Стены – с неглубокими углублениями, каждый – словно гнездо для тела. Но тела не было. Только царапины. Следы. Пальцы, царапавшие камень. В одном месте – бурое пятно, впитавшееся в структуру породы.

– Здесь были люди. Их держали, – произнёс Дэмиен. Его голос стал глухим. Плечи напряглись. Он знал. Узнавал это место. Возможно, видел его во снах.

– Зачем?

– Спросишь – и не сможешь забыть.

Он опустился на колено. Коснулся пола. Камень был исцарапан. Ногтями. Местами даже с осколками ногтей, вбитых в породу. Следы вели в угол. Там была решётка. Алиса подошла. Металл – старый, но крепкий. За ней – ниша. Глубокая. Влажная. И в ней – не труп. Не тело. Формально – да. Но суть была иной.

Высохшая фигура. Скрученное существо, обтянутое собственной тенью. Плоть сжалась в кору. Кожа – как бумага. Лицо невозможно было узнать. Только на шее – медальон. Такой же, как тот, что они нашли. Но пустой. Без рисунка. Без имени.

– Это не человек, – произнёс Дэмиен. – Это сосуд. Оболочка. То, что осталось после…

Алиса достала платок. Закрыла лицо. Ожидала запаха смерти – но не было. Ни гнили, ни тлена. Только холод. Тело не разлагалось. Оно законсервировано. Зафиксировано во времени или в проклятии. Вечное присутствие, застывшее в моменте, как картина, написанная кровью.

– Зачем ты привёл меня сюда? – спросила она. Губы не дрожали. – Ты знал.

– Я знал, что ты найдёшь это. Только ты. Без тебя – оно остаётся мёртвым.

– Найти что?

Он молчал. Потом указал на стену. Прямо над телом, врезанные в камень слова. Строгие. Латинские. Пропитанные ритуалом.

"Voco ignem. Voco memoriam. Voco te."

– Я зову огонь. Я зову память. Я зову тебя.

Алиса смотрела на надпись. Слова, что она уже слышала. Во снах. В голосах из стен. В зеркале, где отражение не совпадает с телом.

– Это не ты звала её, – сказал Дэмиен. – Это она – тебя.

И тогда тень в решётке снова пошевелилась.

Тень не двигалась, не говорила, но её присутствие вползало в кости, как мороз, залезающий под ногти в безветренную ночь. Она будто слушала, но не ушами, не теми, что мог бы изобразить человек. Она слышала иначе. Глубже. Внутрь. Через кожу, через зрачки, через саму ткань памяти. Словно мысли были не её собственностью, а общим достоянием того, что жил за гранью света. Алиса не отрывала взгляда от решётки. Металл казался живым, будто под его поверхностью билось сердце. Лёгкие колебания, ритмичные, в такт её дыханию. Она сжала платок – пальцы были влажными, ткань липла к ладони, будто в ней прятался страх. Она не сразу поняла, что дрожит, что колени предательски мягкие, а голос пропал где-то между рёбрами.

Дэмиен встал, заслоняя собой нишу. Его движение, резкое, но точное, разорвало невидимую нить, что связывала её с тенью. Алиса сделала шаг назад. Пространство не исчезло – просто стало чуть менее плотным. Она могла снова мыслить. Могла выдавить из себя слова.

– Что ты ещё скрываешь?

Он повернулся, его лицо оставалось бесстрастным, но в голосе появилась трещина – лёгкая, почти неуловимая, как дрожь в воде перед бурей:

– Здесь не место для вопросов. Здесь – только правда.

Он провёл ладонью по стене, ниже латинской надписи. Камень заскрежетал, будто не хотел открываться. Потом – удар, глухой, тяжёлый. Из кладки выехала панель. На ней – ящик. Обгоревший, словно его держали в огне, но не дали сгореть до конца. Узоры на древесине были едва различимы. Века стерли их, но смысл остался. Символ семьи. Символ крови. Символ жертвы.

Дэмиен открыл его, как хирург вскрывает старую рану. Без страха, но с уважением. Внутри – золотая игла, тонкая, как паутина. К ней – стеклянный сосуд, в котором плескались остатки густой, почти смоляной жидкости. Запах, что вырвался наружу, был древним. Смесь масла, железа, пепла. Жертвенного костра, чьи угли до сих пор живы.