Слуга нахмурился и качнул головой. Маленькие окошки с трудом пропускали свет, быстро наваливался вечер.

Тщательно умывшись, я уставился на отражение в неровном осколке некогда большого зеркала, мучительно решая, что делать дальше. Откуда-то взялось твердое убеждение, что лучше не подавать вида, что нам что-то известно о событиях в лесу.

Быстро переодевшись, чтобы не вызывать лишних вопросов своим внешним видом, я поспешил выйти из комнаты.

На крыльце послышались крики и зычные ругательства, глухой грохот. Дверь хлопнула. Я едва не споткнулся, увидев входящего в избу Пахома.

От него разило хмельным, лицо было серым, почти бескровным.

В светлицу из своего закутка выглянула Александра и испуганно уставилась на хозяйского сына.

– За что Захарку убили? – сквозь зубы прорычал он.

– Что за бред ты несешь, голубчик? – нахмурился я.

– Вот болтаешь с пьяных глаз, бесстыжая твоя душа! – гаркнул на него Никифор, а рыжий наклонил голову, точно забодать собрался; ощетинился и глянул диковато. – Думай, с кем говоришь! Чай барин перед тобой, а не ровня.

Пахом пошел на нас, с яростью сжимая кулаки, Александра невольно отшатнулась, расширившимися от ужаса глазами глядя на него.

– Душу невинную загубили. Никому парень худого не делал, – заорал он.

– Как же мы могли кого-то убить, если целый день в доме были? – Александра попыталась достучаться до затуманенного хмелем разума.

В этот момент снова хлопнула входная дверь, на пороге появился Тимофей Ильич с женой.

– Погоди-ка Пахом, – протянул хозяин, посмотрев на сына, как на неразумное дитя, а затем перевел взгляд на меня – Простите его, ваша светлость. Парнишку местного, Захарку, нашли мертвым в лесу. Чудовищная смерть! Нечасто в нашей глуши такие зверства случаются.

Маланья громко всхлипнула и скрылась за печкой. Александра убралась к себе в угол.

– Мне ничего не известно об этом, – сказал я.

В какой-то степени это было правдой, поскольку я и в самом деле не знал, кто и зачем убил бедного парня.

Пахом отошел в сторону и уселся на лавку.

– Простите, что стесняем вас своим присутствием, поэтому, если я могу чем-то помочь, только скажите… – откликнулся я.

Тимофей Ильич не отвечал, словно колебался.

– Что на пороге стоять? Давайте присядем, – произнес он.

Подойдя к печи, протянул руки, словно собираясь согреться, потом, отослав по какой-то пустячной надобности сына, резко повернулся ко мне.

– Сегодня в лесу обнаружили местного парня, – начал он. – Тело его было изуродовано… Каким-то зверьем, никак иначе.

– И часто у вас тут звери лютуют? – спросил я.

– Не часто, – вздохнул он. – А может и не зверь это вовсе.

– Кто же тогда?

– Да кто ж его знает! – развел он руками. – Чужая душа – потемки.

– Может, он с кем враждовал, или кто на него злобу таил? – спросил я.

Тимофей Ильич задумался на мгновение и пробормотал:

– Нет. Захар был добрым парнем, хотя и был немного не в себе.

– Не было ли чего в последнее время подозрительного или необычного в деревне? – спросил я.

В этот момент из-за печки показалась Маланья. Хозяин быстро переглянулся с женой.

– Нет, ничего такого, – резко ответил он.

Лихорадочным жестом хозяйка утерла слезы.

– Это все старый граф. Говорят, он бесам свою душу продал, и теперь дань для них собирает человеческими жизнями.

– А ну, тихо! Хватит тут ерунду болтать, – прикрикнул на жену Тимофей Ильич. – Иди лучше, за мальцом пригляди, нечего тут сырость разводить.

Маланья ушла, обиженно поджав губы.

– О каком графе говорила ваша жена? – спросил я.

– Да глупости все это, – отмахнулся Тимофей Ильич. – Этими сказками бабы ребятишек пугают, чтобы те в лес не бегали.