Олег Максимович трет переносицу, смотрит в окно – долго, устало. И я понимаю – они никого не нашли.

– Твоя хвалена Настенька нам ничем не помогла, – наконец произносит он недовольно. – Заладила, что материала недостаточно для сколько-нибудь достоверного вывода. А что нам ее предположения?

Мысленно хвалю Настеньку: не прогибается под хотелки заказчика, знает методики – из нее выйдет хороший эксперт.

– А вы хотите, чтобы она вам заведомо ложное делала? – с вызовом смотрю на Князева. – Методику не дураки писали, знают цену ошибки.

Олег Максимович морщится, отмахивается:

– Да перестань, то я не знаю, как эти методики пишутся. У меня три трупа, Оль. С твоими книгами, – последние слова он произносит с нажимом, словно хочет напугать. Смотрит на меня долгим ртутным взглядом.

Не боюсь, хотя, наверное, было бы логично напрячься. Но я знаю, что никого не убивала, и Князев со Змеевым тоже это знают. Наверное, если они упрутся, то могут повесить это дело на меня. Хотя мотивы и способы будут придумывать долго. Даже ругая какую-то книгу, блогеры все равно подсвечивают ее – кто-то да усомнится в мнении блогера и пойдет читать сам. Хуже, если о книге молчат, как о моей Жар-птице. Даже плохой отзыв лучше тишины. Что угодно лучше тишины. Поэтому убивать блогера, который публично, на двухтысячную аудиторию, разнес твою книгу, было бы глупо. Что до способов… Ох, нет, даже думать об этом не хочу.

– Андрей, дай ей воды, – отворачивается от меня Князев.

Видимо, я все-таки побледнела, потому что Змеев слушает без привычных колкостей и быстро протягивает мне стакан. Покорно выпиваю все до капли. Не то чтобы мне действительно это нужно, но так всем будет спокойнее.

– Она не может вам в обход методики какие-то свои догадки написать, даже если таковые есть, – возвращаю я разговор к Насте.

– А они есть? – Князев быстро поворачивается ко мне. – У вас есть какие-то догадки?

Есть, Олег Максимович, есть. Но давать следствию непроверенную информацию, которая может пустить по ложному следу…

– О конкретной личности нет.

– А не о конкретной? – Змеев ловко подхватывает белоснежный стул, откатывает журнальный столик и усаживается напротив меня. Слишком близко, чтобы я могла хотя бы спустить ноги с дивана. – Дай нам зацепку, Оль.

Апостол, удобно разместившийся на моей груди, поднимает голову и смотрит на Андрея, словно с укором, но Змеев не реагирует. Сидит прямо, крепко стиснув руками спинку стула и широко расставив ноги.

Я обещала Настеньке, что никому не скажу, что это ее догадка. Но цена действительно слишком высока – если бы она знала цену, то сомневаться не стала.

Князев тоже подходит ближе, но не настолько, насколько обычно при допросе. Видимо, Апостол сдерживает его. Удивительно, что такой человек как Князев, может кого-то бояться. Тем более, безобидного удава.

– Ольга, я понимаю, что это только догадка. Возможно, ее мы уже даже отработали… – взгляд Князева снова становится тяжелым. – Но нам важно понимать, что мы ничего не упускаем.

– Это только догадка, не более, – сдаюсь я и достаю блокнот.

Пока Змеев вез меня в офис, мне написала Настенька. Она не любила не решенных задач, в этом мы с ней были схожи. Все две недели тексты, консультацию по которым просил Князев, крутились в ее умной головке, не давая успокоиться. Неделю назад Настенька выступала на конференции в Москве, и один из докладов там был посвящен маркерам психических нарушений в текстах и возможности хотя бы предположить наличие психических отклонений по определенным лингвистическим признакам. В среду после пар мы с ней долго обсуждали этот доклад. Делала его студентка юридической академии, ученица знакомого мне эксперта. Их группа давно ищет способы найти метод постановки диагноза по текстам, и для устной речи определенных успехов они добились. Но с письменной, особенно с такими короткими тестами все по-прежнему было глухо, и даже новый доклад ничего принципиального не добавил. Мы с Настенькой обсудили тогда, что при таких исследованиях нужно смотреть весь комплекс психо-неврологических особенностей личности, по одному тексту вряд ли что-то скажешь. Тогда мы сошлись на том, что, может быть, когда настанут лучшие для научных экспериментов времена, можно будет попробовать заняться такими исследованиями.