— Эй! Живая? Живая?!

Меня кто-то теребил за плечо. Сморгнула поспешно. Раз. Другой. Третий. Попробовала привстать. Рука нещадно саднила. При ударе упала как раз на нее.

— Встать можешь? А говорить? — пытливый голос все спрашивал и спрашивал о чем-то меня.

Наконец увидела его обладателя. Престарелый мужчина в шапке ушанке склонился надо мной, разглядывая внимательно.

— Могу… — прохрипела я жалобно. У него явно от сердца отлегло в этот момент.

— Господи, я уж думал, насмерть тебя зашиб! — воскликнул в сердцах. За руку меня потянул и помог на ноги встать. Аккуратно, бережно даже, отряхнул куртку и забитые снегом ботинки.

— Матерь божья… — прошептал, когда увидел, что на мне нет даже штанов. Лишь длинная куртка, домашнее платье, а обувь на босу ногу надета. — Ну-ка, быстро в машину садись.

Я отрешенно взглянула на старый советский автомобиль. Сверху, на крыше привязана елка.

Новый год же через пару дней… Я уже завтра должна была ехать к сестре, чтобы всем вместе справить его…

Поехала. Да.

Втянула морозный воздух поглубже.

Дед почти силой меня в машину к себе затолкал. Печку включил. Ладони мои ухватил и растирать начал. Попыталась руки освободить, но тот строго, по-отечески, на меня посмотрел, и я перестала сопротивляться.

— Куда спешила-то так?

Потупила взгляд. Но призналась. Сообщила куда именно надо.

— Ну… удачей трудно назвать, — отозвался мужчина. — Но я, вообще-то, тоже туда еду. Подвезу, — и поразмыслив с секунду, добавил опасливо: — Если хочешь, конечно.

— Хочу, — замерзшими губами прохрипела в ответ. — Спасибо. Поехали. Только быстрее. Мне к дочке надо. В больницу…

***

— Что с ней?! Что с моей девочкой?! — я бросилась к сестре, увидев ее на втором этаже небольшой гос.больницы. Как это обычно бывает в провинциях, стены медицинского учреждения выкрашены в ядовито-зеленый, и местами обшарпаны. На полу захудалый линолеум, давно просящий его обновить. По бокам длинных коридоров ряды жестяных сидений. И запах… Бьющий в сознание запах хлорки.

Женька сидела на одном из таких сидений рядом со стеклянной дверью, на которой горела надпись «реанимация».

Увидев меня, поднялась на ноги. Пошатнулась немного. Вероятно, просидела тут всю ночь напролет.

Мое бедное сердце потеряло нить пульса совсем.

— Женя, скажи, умоляю…

Та покачала головой обреченно.

— Доктора сказали из-за той простуды все началось. Осложнения. Она вчера ночью в туалет поплелась. Споткнулась… Коленку разбила. А я кровь два часа остановить не могла. Так перепугалась в итоге, что скорую вызывала. До тебя не могла дозвониться…

Как еле дышала и слушала все это, даже е помню. Вертела головой, смотря то на Женьку, то на стеклянную дверь, с длинным коридором за ней. Где-то там, в одной из этих палат моя дочка… Моя крошка…

— Я не понимаю… — прохрипела охрипше.

— Я сама толком еще врача не видела, — призналась сестра. — Она в такой спешке мне все объяснила. Сказала иммунодефицит развился на фоне простудного заболевания и не пролеченного осложнения. Мол, сейчас всё… Сейчас всё…

— Что… всё…?

— Вот она! Вот она! Машин врач! — Женька встрепенулась в момент, указывая на женщину в белом халате, спешащую к нам.

Я впилась в нее взглядом.

— Скажите, что с моей дочерью?!

Женщина строго на меня посмотрела. Я переступила с одной ноги на другую, вспоминая что выгляжу совсем не пригодно для адекватного родителя.

— Вы мать?

Я кивнула.

— У девочки сложный иммунодефицит. Вы после простуды обследование не проходили?

— Мы к педиатру ходили… Она нас выписала. Сказала, что Маша здорова…

Врач недовольно закатила глаза, но попыталась это старательно скрыть.