Знай я раньше, во что вляпаюсь, конечно, уехала бы. Но я жила тихой спокойной жизнью со своей девочкой. И совершенно не представляла, что в один день она превратится вдруг в ад, соприкасаясь с людьми, до которых мне далеко, как до звезд в темном небе.

Их мир жесток и беспощаден.

Их мир перемелет меня и косточки не оставит, как однажды это случилось уже. А хозяин этого мира найдет обязательно. Через час. Может быть, через день. Или неделю. Найдет.

В том, что он это сделает – я ни капельки не сомневаюсь. Вопрос лишь во времени.

И мне это время катастрофически нужно. Чтоб успеть спасти свою дочь.

— Ладно, — вздохнула сестра и приобняла меня, но я отстранилась. — Я пока до дома сбегаю. Возьму одежду тебе, хорошо?

Я ничего не ответила. Сухо кивнула.

Спустя еще полчаса ожидания, уже знакомая женщина-врач подошла ко мне с результатами анализов на руках.

Выражение лица сочувствующее, виноватое…

Я поднялась на онемевших ногах.

Покачала головой с полной растерянностью:

— Нет…? — прошептала я с полным обречением в голосе.

— Нет… — ответила женщина. — Я сожалею. Вы не подходите. И Ваша сестра тоже.

Я прикрыла глаза. За что все это с моей девочкой происходит? За что…?

— Что… Что мне делать теперь…?

— Мы поставим вас в очередь, — начала сотрудница больницы обыденным тоном. Видимо, она произносила такие вещи уже тысячи раз. — Но сразу оговорюсь, что она очень длинная. Некоторым приходится ждать месяцы. И… годы. Мне жаль, правда…

Она вскинула руку и прикоснулась ко мне.

— Она может не дожить…, да?

— Ее сейчас любая, даже самая незначительная инфекция, может убить…

Было понятно только одно - моему ребенку придется пройти через ад в ожидании подходящего донора.

— Вы уверены, что не сможете связаться с отцом девочки? Его нет в живых? — спросила участливо.

— Я-я… Он жив… Просто… — как объяснить доктору, что ее отец сегодняшним утром убить меня был готов, я не знаю…

— Он мог бы быть более подходящим донором. Шансы большие. Вы подумайте. Сами же понимаете, что ради такого на любое прошлое стоит закрыть глаза. Что бы там не было… Позвоните. Попытайтесь связаться.

Я облизала пересохшие губы. Я… да. Понимаю. А вот он ни за что не поймет

20. 19

— Вот Машка поправится, и вы потом ко мне переберетесь, да? — тихо спросила Женька. — Правда же? Будем все вместе жить…

— Правда… — я сморгнула слезу.

Говорить сестре о том, что моя жизнь в принципе под огромным вопросом, я не намерена. Помочь она все равно ничем мне не сможет. Зачем зря волновать?

— Женя, — хрипло произнесла и сжала ее руку, поворачиваясь лицом. Взглянула в растерянные глаза. — Обещай мне, что ты Машу не бросишь, если что. Обещай, что моя дочка в приют не попадет.

Женька распахнула рот.

— Ты что говоришь такое?! — часто задышала она. Выдрала у меня свою руку, и ухватила за скулы. — В глаза мне посмотри! Ты что говоришь?!

— Ничего… Ничего такого… Не волнуйся… — я вновь отвернулась, приковывая к дочке свой взгляд. — Просто смотрю на нее, и понимаю, как все недолговечно. Вдруг и со мной, что случится. Обещай, что не бросишь.

Кажется, успокоить сестру у меня получилось. Та выдохнула с нескрываемым облегчением и поспешила ответить:

— Дура! Перепугала меня до чертей! — а потом тише, но серьезно дополнила: — Но, конечно, я обещаю. Не брошу ее никогда.

— Спасибо… — представлять как Машка будет жить в этом мире без меня слишком больно. Но я трезво оцениваю всю ситуацию. И мой побег из дома Самирова лишь очередное доказательство причастности к похищению его дочери.

Можно сказать, этим поступком я добровольно признала вину. Даже шанса себе не оставила когда-нибудь его убедить в своей невиновности.