Но по-другому поступить не могла.

Женька еще что-то рассказывала, но я слушала ее только в пол уха.

— Ты не устала? Выглядишь жутко… — наконец заставила она меня вступить в разговор.

— Я не устала.

— Ладно, тут, если что, мне медсестра комнату показала, в которой отдохнуть можно. Я пойду тогда прилягу на часик, хорошо? Просто всю ночь не спала…

— Конечно. Иди…

Женька еще на секунду замешкалась, размышляя о чем-то. А потом все же ушла, оставляя меня наедине с пустотой коридора.

Я стояла так, наверное, час. А может быть, два. До тех пор, пока за окном не начало небо затягиваться темными пятнами.

И с этими сумерками атмосфера вокруг меня переменилась.

Стала давящей. Угнетающей. Страшной…

Через миг позади раздалась тяжелая поступь.

Шаг… Второй…

Еще до того, как обернуться, я уже знала, кого там увижу.

В этот раз я с таким смирением приняла свою участь, что даже сердце не нарушило ритм… Руки не заледенели в момент. А мысли в рассудке не начали метаться пугливыми зайцами. Внутри тянулась ровная, спокойная нить из отрешенных эмоций.

Шаги оглушали еще пару секунд. И замерли от меня в паре метров.

С трудом оторвала взгляд от дочери.

Перевела его на отражение внушительной фигуры мужчины на стекле больничной палаты.

Тут стало так тихо… Словно на кладбище… Кажется, что даже беззаботные разговоры санитарок перестали слышны быть. И все немногочисленные посетители клиники тут же куда-то исчезли.

Вздернула подбородок. Убрала руки в карманы старых, затасканных спортивных штанов, что Женька мне притащила.

Набралась смелости.

И обернулась, чтобы взглянуть в лицо своему палачу.

Ни грамма эмоций. Ни тени жалости или сочувствия. Вообще ничего. Холодная, безразличная маска. Маска ли это? Возможно, Роберт и правда не умеет испытывать ни любви, ни тоски, ни жалости ни к кому, кроме своей дочери.

Удивляет ли это меня? Нет. Ни капли не удивляет.

Самиров стоял рядом со мной, словно большая непробиваемая стена. Ноги в строгих брюках и дорогих ботинках, широко расставлены. Широкая грудь обтянута черным поло, под цвет его глаз и души.

Руки сложены за спиной. В воздухе атмосфера власти, могущества.

— Глупо было бежать. — Произнес он достаточно сухо и отстранённо.

Лишь легонько кивнула. Глупо, согласна. Я просто думала, что времени у меня будет чуть больше, и, что дочке я успею помочь. Но Фортуна не благосклонна к нашим с ней судьбам. Никогда не была. И не будет уже, вероятно.

— Весь город утыкан камерами. Мне не составило никакого труда узнать куда ты направилась, — продолжил он свой рассказ абсолютно обыденным тоном. — И кто тебе помогал. — Закончил немногословно.

Сердце кольнуло. Надежда. Я ее, должно быть, подставила? Бедная, бедная женщина…

Я опустила взгляд в пол.

Просто ждала своей участи. Что он предпримет сейчас? Кивнет своим людям и те покажутся из-за угла, уводя меня отсюда на верную гибель?

Одно я понимала совершенно отчетливо – сейчас любое место вдали от моей дочери адом покажется, даже если являться таковым и не будет.

Самиров вздохнул показательно, будто бы размышляя, что ему со мной делать.

Я лишь горько усмехнулась в ответ. Не наигрался еще? И так ведь понятно, что живой теперь не отпустит.

Убеждать его, что к похищению Алисы я непричастна – уже бесполезно. Сколько я попыталась их вымолвить, этих убеждений, за последние сутки? Сотни, если не тысячи. Не помогло ни одно…

Подняла на Роберта спокойный, уравновешенный взгляд.

— Почему сюда? Что ты здесь забыла? — с легким флером интереса спросил. В глазах же плескалось перманентное безразличие.