– Подслушиваешь? – зло выплевывает он и припирает меня к стене.

Взгляд прошивает меня насквозь, а руки причиняют саднящую боль, когда Мирон пытается крепче сжать пальцы на моей талии. Я не нахожу слов в своё оправдание и лишь виновато опускаю глаза, желая, чтобы Мирон наконец отпустил из плена своих горячих рук.

Но также сильно, как желаю об этом, я хочу чтобы он продолжил крепко меня удерживать рядом с собой.

8. =8=

Мирон

От осознания того, что она могла всё слышать, мои внутренности стягивает тугим узлом, на скулах вздуваются желваки. И девчонка замечает эти перемены во мне.

– Я не хотела, – шепчет примирительно, перемещая свои ладони и боязливо накрывая ими мои.

Тепло её подрагивающих рук разливается вверх по предплечьям, когда она скользит ими по моей коже. Слишком плавно. Слишком нежно и успокаивающе, словно в её власти обуздать всех моих внутренних демонов.

– Повтори! – цежу сквозь зубы, при этом тяжело дыша, не в состояние справиться с раздражением.

– Я просто хотела запереть дверь и принять душ.

Наверняка лжёт. Облизывает губы, идёт багровыми пятнами от собственного же вранья. Но при этом выглядит так невинно, что это обескураживает.

В горле саднит, в груди всё горит и нет никакого облегчения. Ещё вчера я уверял себя, что ненавидеть Стасю будет легче лёгкого, а сейчас ощущаю слабость.

Она раздражает своим присутствием в моём доме так же сильно, как и успокаивает появлением в моей долбанной жизни.

Я ненавижу себя за то, что ведусь на робость в её взгляде, на плавность в каждом её жесте и движении. Ругаю себя за каждый отклик при виде этой чертовки.

Твою же мать!

Девчонка умудряется чертовски быстро отравить мою кровь какими-то диковатыми противоречиями.

Я хочу её придушить, но ещё сильнее хочу проверить может ли эта заноза целоваться так же круто, как она круто умеет выводить меня из равновесия.

– Помочь? Принять душ? – добавляю, едва заметив вопросительно вздёрнутую бровь.

Практически отскребая хрупкую фигурку от стены, шагаю вместе со Стасей в ванную комнату. Не встречаю сопротивления, лишь ощущаю, как усиливается захват на моих предплечьях. Она упрямо пытается изобразить из себя сильную, несломленную и гордую. Отчасти поднимая во мне уважение своей стойкостью.

– Помоги, – принимает мой вызов, упрямо вздёрнув свой подбородок, касается кончиком носа моего. Смело смотрит прямо мне в глаза, а по ощущениям, будто заглядывает куда глубже, и мне это не нравится. Я не желаю, чтобы она копалась во мне, искала какие-то причины моей дерзости или ещё чего хуже – жалела меня.

– Что ты слышала?

Приподнимаю её над полом. Исаева настолько хрупкая, почти невесомая, что я без труда поднимаю её выше. Так, что теперь она смотрит на меня сверху вниз, продолжая крепко цепляться за мои предплечья.

Наверняка от её коготков останутся царапины. И завтра мне придётся надевать рубашку с длинным рукавом, только бы избежать ненужных разговоров с отцом. Мне хватает того, что он отчаянно впрягается за свою новую семейку.

От этих мыслей вновь нарастает раздражение и желание выместить злобу. Крепче сжав руки на талии Исаевой, встряхиваю как куклу.

Слегка завитые волосы падают ей на лицо. Прикрывают приоткрытый рот, на который я пялюсь, как больной последние несколько минут.

– Что ты слышала? – так и не услышав ответа, повторяю вопрос.

– Ничего.

Чувствую что-то неладное. Она пытается замять конфликт. Но от её снисхождения мне ещё труднее дышать.

Кровь всё ещё бурлит в венах, клокочет в груди от злости на отца и обиды на мать. Под кожей зудит раздражение.