Головой я прекрасно понимаю, что в этом всём нет вины Исаевой, но с упорством осла навешиваю обвинения именно на неё.

– Советую тебе забыть это "ничего" насовсем.

Делаю жадный вдох и медленный выдох. Надеюсь хоть на капельку благоразумия девчонки и её согласие помалкивать. А ещё не смотреть на меня щенячьими глазами, переполненными жалости ко мне.

– Хорошо.

– Чего хорошего? – рычу я, снова доведённый до белого каления.

– Я согласна, – дёргается в моих руках, побуждая поставить её на пол. – Мне плевать на тебя и твои комплексы. Тебе плевать на меня и наше с мамой присутствие здесь.

Мне приходится буквально заставить свои пальцы расцепиться и медленно ослабить хватку. Отпустить Исаеву. Сжав зубы, и размеренно дыша через нос, жду, когда девчонка свалит хотя бы из ванной, раз не может исчезнуть из моей жизни, но эта безумная медлит.

Придвигается ко мне нарочито медленно, словно идёт по тонкому льду. Привстает на носочки и замирает своими губами возле моих…

Меня словно бьёт током, когда горячее дыхание разбивается о мои губы. Фруктово-цитрусовые нотки жевательной резинки щекочут в носу. А соблазнительный аромат её парфюма, смешавшись с приторным запахом клубничного сорбета, бьёт в голову.

Прицельно, навязчиво. Беспощадно снося мне крышу.

Откуда в этой бесячей девчонке столько парализующих, точно гипнотизирующих способностей?

– Ты же не думал, что я сейчас растаю как это мороженое, – она собирает пальцами с блузки остатки сорбета и дерзко пачкает им мои губы. – И поцелую тебя?

Я на мгновение зажмуриваюсь. Затем трясу головой.

Нет! Я, наверное, ослышался. Она не могла мне это сказать, да ещё и издевательски заигрывающим тоном.

– Или думал? И ждал?!

Впервые в жизни мой язык присыхает к нёбу. Я молчу. И не потому, что Исаева безрассудно поверила в себя, посмев предположить такое. А потому что отчасти вопрос оказывается уместным.

Я, действительно, размышлял на тему её умений целоваться. Но чисто из любопытства, и только.

Пресечь Стасину попытку при помощи флирта заставить меня забыть о том, что она подслушивала наш разговор с отцом, нужно было немедленно. Но всё, что я смог в сложившейся ситуации, так это отшутиться.

Глупо и как-то даже по-детски.

– Ага, надеялся и верил.

Снова притягиваю её ближе. Чувствую, как Исаева плавится, словно воск в моих руках. Её ведёт, но она сопротивляется.

А я ловлю себя на мысли, что у Стасика неплохо выходит обольщение, хотя я нахожу ее внешность весьма спорной для таких фокусов. Так. . . ни то, ни сё, чтобы обращать пристальное внимание или вестись на пущенные в ход женские штучки, которыми наверняка её научила мать.

– Напрасно, – хрипло шепчет, будто бы мои пальцы сдавливают ей вовсе не тонкую талию, а шею. – Я не мазохистка, чтобы проявлять симпатию к тебе подобным… даже испытывая сострадание.

Стася умудряется урыть меня так технично, что я готов её похвалить за такой откровенный стёб. Но последняя фраза полностью стирает первоначальный порыв. И взамен похвалы я вновь срываюсь.

– А мне не нужно сострадать, – остервенело вдавливаю пальцы в талию Исаевой, вновь вымещая злобу и норовя сделать больно. – У меня всё в шоколаде.

– Настолько в шоколаде, что ты всех тихо ненавидишь и ко всем цепляешься?

Меня бомбит от её слов и упёртости, с которой она норовит влезть мне в душу. Я не потерплю подобного. К чёрту это приторное участие и желание мне помочь обрести "дзен".

Для полного счастья мне не хватает одного. . . чтобы на моём горизонте не маячили пронырливые мамаша с дочкой.

– Заметь, – дёргаю руки вверх, вытягивая рывком блузку из-за пояса и побуждая Стасю встать на носочки. – Цепляюсь я только к тебе, потому что ты мне, Исаева не нравишься. И ненавижу я исключительно ТЕБЯ, – утыкаюсь своим лбом в её лоб. Взмокший на нервяке и безумно горячий, будто бы она вот-вот сгорит, то ли от злости, то ли от стыда. Ведь я непозволительно тесно жмусь всем телом, сильно задрав на ней одежду, наглея и прикасаясь к её нежной коже ладонями. – В открытую и всей душой ненавижу.