– Давай, героиня, выбирай шедевр, – я нарочито небрежно ткнул пальцем в альбом с драконами. – Этот, смотри, как у тебя на кулоне.

Она фыркнула, но её взгляд предательски задержался именно на том эскизе.

– Не надо читать мои мысли, – буркнула она, но в её голосе проскользнула едва заметная улыбка.

– Да я по тебе как по учебнику, – усмехнулся я, поймав её отражение в зеркале на стене. В этом отражении мы казались совершенно разными: она – собранная, с поджатыми губами, словно готовилась к экзамену, я – в рваной куртке, с начинавшим желтеть синяком на скуле.

Странная пара, словно из разных миров, но почему-то всё ещё вместе.

Её рука, потянувшаяся за стаканом воды, предательски дрогнула. Вода, словно живая, взбунтовалась и брызнула во все стороны, оставив на альбоме тёмное пятно, похожее на след от птичьего крыла.

– Чёрт! – вырвалось у неё сдавленно.

Я машинально схватил салфетку, начал вытирать разводы.

– Ну вот, теперь твой дракон плавает, – попытался пошутить, но голос прозвучал неестественно бодро.

– Перестань! – она резко выдернула салфетку из моих рук, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись – холодные, дрожащие, словно два испуганных мотылька.

Тишина между нами стала осязаемой, густой, как застывающее машинное масло. Где-то за спиной монотонно зажужжала тату-машинка, словно назойливая осенняя муха. Лу закрыла глаза, будто пытаясь отгородиться от всего мира, собраться с силами.

– Помнишь, как мы с тобой красили забор на даче? – неожиданно даже для себя произнёс я.

Она нахмурилась, не понимая, к чему я клоню.

– При чём тут…

– Ты тогда так боялась испачкаться, что простояла целый час, выбирая кисть. А потом всё равно села в ведро с краской, – я улыбнулся, вспоминая тот день.

Её губы дрогнули – почти улыбка. Почти… Но я видел, как в её глазах мелькнуло что-то тёплое, живое, словно луч солнца пробился сквозь грозовые тучи.

– И ты меня потом отмывал бензином, – прошептала она, словно возвращаясь в прошлое.

– А ты орала, что я садист, – усмехнулся я, вспоминая тот день.

Мы погрузились в молчание. За стеной монотонно жужжала тату-машинка, отбивая ритм, похожий на биение сердца – размеренное, успокаивающее.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она, не поднимая глаз, словно боялась встретиться со мной взглядом.

– Что?

Я сделал вид, что не понимаю.

– Поддерживаешь эту… дурацкую идею.

В её голосе проскользнула горечь.

Я откинулся на спинку кресла, чувствуя, как холодная кожа неприятно липнет к обнажённым предплечьям.

– Потому что ты впервые за десять лет делаешь что-то не из списка, – ответил тихо, но твёрдо. – Нарушаешь свои же границы дозволенного.

Она резко обернулась, и её глаза расширились, будто я внезапно сорвал с неё тщательно наложенную маску.

– Это… – начала она, но слова застряли в горле.

Мы знали друг друга наизусть. И это больше всего пугало.

– Готовы? – мастер появился из-за занавески, словно фокусник из своего цилиндра. Его руки были сплошь покрыты татуировками – целая галерея мрачных шедевров: черепа с оскаленными зубами, готические розы, витиеватые надписи на языках, которых я никогда не слышал.

Лу подскочила так резко, будто её ударило током.

– Да. Я… то есть мы… – она запиналась, как школьница на экзамене.

Я мягко подтолкнул её к занавеске.

– По коням, твой дракон ждёт.

Она сделала неуверенный шаг вперёд, но тут же обернулась, словно притянутая невидимой нитью.

– Ты… останешься? – вопрос прозвучал тихо, почти безнадёжно.

Не «зайдёшь со мной», не «побудешь рядом». Именно «останешься». Как тогда, в двенадцать лет, когда она разбила колени, катаясь на роликах, и просила меня не уходить, пока ей накладывают повязки. Как будто это простое слово несло в себе всю тяжесть её страхов и сомнений, всю потребность в поддержке, которую она редко показывала.