Хью сидел с Карен до тех пор, пока она не уснула, затем осторожно убрал руку, которую она продолжала сжимать во сне, и вернулся на пост. Температура поднялась ещё на два градуса. Он ещё больше отвернул вентиль на баллоне с кислородом, но, услышав прощальное шипение остатков газа, покачал головой, взял гаечный ключ и перешёл к другому баллону. Перед тем как начать отворачивать клапан, он присоединил к нему шланг, который тянулся в жилой отсек. Отвернув вентиль, он уселся на одеяла и опять принялся играть сам с собой в солитер.

Через несколько минут на пороге появилась Барбара.

– Что-то мне не спится, – сказала она. – Можно составить вам компанию?

– Вы плакали?

– А что, заметно? Прошу прощения.

– Садитесь. Хотите сыграть?

– Давайте сыграем. В общем-то, мне просто не хочется быть одной.

– А мы с вами поговорим. Может быть, выпьете ещё?

– С удовольствием! А может быть, не стоит тратить виски понапрасну?

– У нас его очень много. Да и к тому же, когда его и пить-то, если не в такую ночь? Но помните одно: мы оба должны следить за тем, чтобы другой не уснул.

– Хорошо. Буду стараться не дать вам заснуть.

Они выпили, смешав скотч с водой из бака. Было так жарко, что им показалось, что виски выходит из тела с потом быстрее, чем они успевают пить его. Хью ещё немного увеличил количество кислорода, и тут заметил, что потолок неприятно горяч.

– Барбара, должно быть, над нами горит дом. Потому что потолок – слой бетона толщиной в тридцать дюймов, да над ним ещё фута два почвы.

– Как вы думаете, какая температура там, снаружи?

– Трудно сказать. Вероятно, мы находимся недалеко от эпицентра взрыва. – Он ещё раз пощупал потолок. – Я сделал эту штуку более чем прочной – потолок, стены и пол представляют собой сплошную бетонную коробку, усиленную стальной арматурой. И они наверняка выдержат. Но у нас ещё могут быть затруднения с дверьми. Этот жар… К тому же, их вполне может заклинить взрывом.

– Так мы в ловушке? – тихо спросила она.

– Нет-нет. В полу этой комнатки есть люк, ведущий в туннель, защищённый бетоном. Он выходит в канаву за садом. В случае чего мы пробьёмся – у нас есть лом и гидравлический отбойный молоток, – даже если выход завален и заплавлен спекшейся землёй. Это меня не тревожит; меня беспокоит другое – сколько мы ещё продержимся здесь, внутри… и будет ли безопасно выйти наружу.

– А как с радиоактивностью?

Он поколебался.

– Барбара, какая вам разница. Вам что-нибудь известно о радиации?

– Конечно. В колледже я в основном занималась ботаникой. И в генетических экспериментах мне приходилось пользоваться изотопами. Хью, мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать в неведении – из-за этого-то я и плакала.

– М-м-м… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку. – Он указал большим пальцем через плечо. – Счётчик вон там, за бутылками. Сходите посмотрите.

Она отправилась к счётчику и некоторое время оставалась у него. Вернувшись, она молча села.

– Ну как? – спросил он.

– Можно, я выпью ещё немного?

– Конечно! – Он налил ей виски и разбавил его.

Она глотнула виски и тихо сказала:

– Если радиация не начнёт уменьшаться, то к утру дойдёт до красной черты. – Она нахмурилась. – В принципе, конечно, это ещё не предел. Если я правильно помню, то тошнить нас начнёт не раньше, чем на следующий день.

– Да. Но излучение скоро начнёт спадать. Вот почему меня больше беспокоит жара. – Он взглянул на термометр и ещё немного приоткрыл вентиль. – Сейчас тепло поглощается в основном за счет испарения воды; не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнём беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.