И вот я всё ему рассказала. Ревность сменилась стыдом, нежностью, трепетом, потом снова стыдом и по кругу нежностью.

А успокоиться так и не получается. Слишком много всего! С одной стороны, не хочу идти домой к нерешаемым проблемам, а с другой — в щенячьем восторге от того, что мы с профессором ужинаем вместе. Я и он в уютном кафе, где в половине девятого местная группа устанавливает на сцене музыкальное оборудование. Это похоже на настоящее свидание. Моё первое, взрослое свидание! И у меня не хватает самообладания, чтобы осознать — моя мечта частично сбывается. Понимаю — это не совсем то, он просто неравнодушный человек, решивший поддержать убогую студентку, но на эмоциях слёзы всё равно капают.

— Иванова, — прищуривается профессор, явно теряясь в догадках, что со мной делать, — я знаю, что вам поможет.

Роман Романович подзывает официанта и просит принести мне бокал каберне.

— Ой, это плохая идея, — мотаю головой, плотно сжимая губы.

Достаю зеркальце и шмыгаю носом, под глазами растеклась тушь, краем салфетки вытираю чернильные пятна.

— Я не предлагаю вам напиться, Иванова, просто выпить немного вина, чтобы расслабиться. Затем вы доедите свой ужин, и я отвезу вас домой. Адрес и данные вашего деда я записал. Завтра утром я всё устрою.

Официант подносит бокал, наполненный на две трети кроваво-красной жидкостью.

— Иванова, многие великие люди предпочитали вино. Это самый вкусный и благородный спиртной напиток. Попробуйте, я выбрал для вас столовое ординарное красное сухое. Очень вкусно. Не был бы за рулём, разделили бы его с вами. Ну же.

Если бы это предложил кто-то другой, я бы послала его к черту. Но напротив меня сидит мужчина моей мечты. Человек, от которого я и так уже в зюзю, без всякого подпития. И его полуулыбка стоит так дорого, что моё сердце буквально рвёт грудную клетку. Воодушевленно соглашаюсь.

У Романа Романовича на правой щеке, чуть выше линии роста бороды, есть маленькая родинка. Я любуюсь ею и, забыв о предрассудках, подношу бокал к губам, делая большой глоток. Профессор медленно кивает головой, одобряя. Заболоцкий задумал расслабить меня, заставить перестать плакать и нервничать, но он даже не представляет, какой ящик Пандоры открывает.

Вино приятное на вкус, насыщенное и терпкое. Уже с первого глотка становится жарко, слёзы высыхают, появляется легкость вперемешку с азартом, в крови медленно растекаются горячие струйки радости. На сцене за моей спиной звучит бодрящая музыка. Есть я уже не хочу. Отпиваю ещё и ещё, расплываясь в улыбке. Кровь закипает, я покачиваюсь, отстукивая ритм звучащей музыки. Профессор смотрит на меня очень внимательно.

И я больше не краснею. Уставилась прямо на него. Алкоголь делает меня необузданной, свободной, живой и жадной, и когда большой пузатый бокал пустеет, я закрываю глаза, покачиваясь на стуле, чувствуя музыку, наслаждаясь ею.

Роман Романович отодвигает тарелку, откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Мы не разговариваем, он просто наблюдает за мной. И мне не стыдно, неловкость давно испарилась, мне хорошо.

И не ставя профессора в известность, я отправляюсь в туалет. Покачиваясь и пританцовывая при этом. Я двигаю руками, будто лианами, шатаясь в сказочном ритме, виляю бедрами, трогая себя и ткань своей юбки. На обратном пути незнакомый мужчина перехватывает меня, потянув к пятачку для танцев.

Профессор никак не реагирует, и я сама разрешаю себе этот танец. Я чувствую себя раскрепощённой и абсолютно счастливой. Крепкий молодой человек прижимает меня. Он высокий и широкоплечий, хотя мне наплевать, как он выглядит, я просто хочу танцевать. Горячая румба, она же самба, в нашем с ним исполнении вызывает всплеск радости у посетителей кафе. Незнакомец крутит и вертит мной в разные стороны. И я с особым азартом поддаюсь ему и ритму мелодии.