Дальше я делаю то, что не имею права делать ни за что на свете. Я пересаживаюсь и приобнимаю свою студентку, позволяя плакать на своем плече. Это абсолютно непедагогично. Это полное нарушение субординации. Да это крах деловых отношений между профессором и студентом в принципе. Но мне вдруг становится так жалко эту красивую, невинную, хрупкую девочку. Она плачет на моей груди, она шмыгает носом.

А я чувствую, как от её близости по телу разливается горячее тепло, как бегут мурашки по коже, как весь жар скапливается внизу живота. Я же говорил, что извращенец. Её сладкий девичий запах, её шелковистые волосы щекочущие мой подбородок, её хрупкое тело, очень женственное и изящное, которое я обнимаю за плечи, вызывает такую эрекцию, что я сжимаю зубы. У меня стоит колом, просто до невыносимо болезненных ощущений.

— Всё будет хорошо, Иванова, — хриплю, аккуратно отнимая руку от её плеча.

К счастью, Иванова закрыла глаза бумажной салфеткой, в кафе приглушëн свет, мало посетителей, а официанты на нас не смотрят. Я медленно передвигаюсь, прижавшись к столу, будто мне мало места. Вернувшись на свой стул, прочищаю горло. Ужас какой. Записываю у себя на лбу: больше никогда в жизни к ней не прикасаться.

— Всё будет отлично, Иванова.

— Да что вы заладили, Роман Романович? — срывается на истерику моя студентка. — Откуда будет хорошо?? Вы хотя бы представляете, что такое жить в своем доме как в тюрьме?

— К сожалению, старость — это очень тяжело. В молодости я тоже ухаживал за престарелой бабулей, — так говорю, будто мне семьдесят, — бабушка обмазывала стены фекалиями. Это просто надо пережить.

— А если однажды я просто не проснусь, удушенная собственным дедом?

В мозгу вспыхивает лампочкой ответ: «поживите тогда у меня». Но я тут же прикусываю себе язык.

— Уверен, ваш отец уже в курсе случившегося и сделал выводы по поводу вашей безопасности.

— Я не знаю своего отца.

— Вы живете вдвоем с дедом?

— Нет, ещё мама.

Становится боязно.

— Мама справляется?

— Насколько это возможно.

— Послушайте, Иванова, у меня есть знакомый психиатр, он работает в частном центре. Я договорюсь о том, чтобы он приехал и осмотрел вашего деда. Есть такие таблетки, которые сделают его менее агрессивным, он будет больше спать.

— Спасибо.

Нам приносят ужин, и я благодарю официантку. Я помогу своей студентке, как сумею.

— Ешьте, Иванова. И, пожалуйста, успокойтесь.

***

Наташа

Но успокоиться не получается. Я будто чайник, оставленный на плите с приподнятым свистком. Дымлю себе на конфорочке, пар валит, а всем жителям квартиры наплевать, шума-то нет.

Вроде бы выговорилась, и немного отпустило, но безнадега тут же отпружинивает обратно. Профессор всколыхнул волну депрессии и паники, которая сбивает меня с ног, не давая подняться. Неприятно и боязно произносить вслух, что мама не хочет, чтобы её родного отца упрятали в психушку. Она считает это временными трудностями, в которых у деда просто обострение. И скоро всё будет, как прежде. Только хренушки я в это поверю.

Пытаюсь притянуть за уши весь накопленный годами оптимизм, но рядом с Заболоцким получается обратный эффект. Я испытываю так много чувств, что они трансформируются в слёзы и нелепые всхлипывания.

Вначале я чуть не умерла от радости, когда он предложил нам встретиться, потом чуть не сдохла от ревности, когда увидела, как он смотрит на свою любимую англичанку и с какой нежностью усаживает её в машину. Ну и ехал бы с ней ректорские поправки штудировать. Чего прицепился?

Меня буквально порвало на части и, забыв здравый смысл и отключив остаток мозга, я ринулась ему доказывать, что профессору нужно оставить дурацкое благородство и бежать за своей любимой девушкой. Но профессор почему-то резко остановил меня и развернул в сторону кафе.