— Неа, — говорю, — спасибо. Адью.

— Я буду здесь каждый вечер в девять, — сказал мне в спину мужчина. — Приходи, когда передумаешь.

Три дня я и носа там не показывала: и небезопасно было, и все думала, что переболею этими образами, отпустит. Но, видимо, черти в то время отводили душу на ком-то другом — на четвертый вечер любопытство взяло верх, и я вернулась.

Он сидел в кафе за тем же столиком, на том же стуле, так же сжимал в ладони каштан. В окно не смотрел — все равно уже стемнело. А вот мне он был отлично виден. И тогда, и всю следующую неделю.

Я приходила каждый день, наблюдала за ним через улицу, прислонясь к одной из машин на парковке. Дышала на ледяные ладони и все искала причину, по которой не следовало ему доверять. Вот если бы он стопочку коньяка заказал. Или какую девочку к себе подсадил. Или — вот это был бы подарок, не пришлось бы мерзнуть — просто однажды не пришел.

Но он приходил. Покупал чашку чая, тайком доставал из пакета сухарики и макал в кипяток — видимо, и в самом деле были проблемы с деньгами. Читал потрепанную книгу, сначала одну, позже другую. И постепенно я к нему привыкала. К нему — и к этому невероятному ощущению, когда тебя кто-то ждет.

Проследила. Оказалось, он жил на самой окраине, в частном секторе, что плохо — место безлюдное. Но дом красивый, уютный — с белыми стенами, низким забором, крошечным яблоневым садом. Близко подойти не смогла — двор сторожила овчарка.

Окна случайный благодетель не зашторивал, так что его одинокая скучная жизнь была как на ладони: книги, готовка, мелкие бытовые дела. Он редко разговаривал по телефону. Гостей не звал и сам никуда не ходил. «Если он учитель, тогда где его ученики?» — думала я.

Мою судьбу, как это часто бывало, решил случай. Ночуя по подвалам, я заболела. Меня лихорадило. Кашляла так, что, казалось, ребра треснут. И настал такой момент, когда стало ясно: или к нему, или на Небеса. Я выбрала первый вариант.

Он словно и не удивился. Улыбнулся. Пододвинул мне свою чашку чая, которую я тотчас же и выхлебала. Сидела напротив него и тряслась от внутреннего холода. А он видел, что со мной происходит, и глаза его становились все темнее.

— Зачем вам мне помогать? — спросила я.

Думала, услышу что-нибудь о доброте душевной — и черт с ней, с болезнью — сбегу.

А мой спаситель ответил:

— Ты похожа на женщину, которую я когда-то любил. Если бы у нас с той женщиной родилась дочка, думаю, она была бы похожа на тебя.

Вспоминаю то тревожное и счастливое время, пока со своим молчаливым спутником мчусь по пустынной предрассветной улице. Я предпочла бы так ехать вечно — мерзнуть, хватаясь заледеневшими пальцами за кожаную куртку мотоциклиста, лишь бы не прибыть к пункту назначения. Не сегодня. Не после того, что произошло. В общем-то, я не влезла в аферу, не совершила преступление, но ощущение гадкое — так всегда, когда предаешь близкого человека.

Вместо того чтобы свернуть, мы внезапно останавливаемся у городского пруда. Вода по цвету почти сливается с первыми утренними сумерками — и от этого кажется, что листья кувшинок парят в воздухе.

Мужчина-с-разорванным-ухом слезает с мотоцикла вслед за мной, молча снимает кожаную куртку и протягивает мне. Я покорно накидываю ее — знаю, сопротивление бесполезно. Некоторое время мы так и стоим напротив друг друга: я — в косухе поверх пальто, он — в одной майке. На голых крепких руках татуировки змей и прочей мерзости.

Никто не знает его настоящего имени, каждый называет его по-своему. Тогда, в шестнадцать, я нарекла его Роджером — в честь пиратского флага. Сейчас выбрала бы имя Антонио: есть в этом мужчине что-то итальянское — свободное, кипящее.