А в комнате Мэри тихо и пусто. Окна здесь узкие, камина нет, а стены украшены лишь одним затертым гобелен. Зато кровать огромна и усыпана подушками в шелковых наволочках. Роскошь на случай визитов короля.

Я прохожусь пальцами по струнам и чувствую восторг. Эти звуки — как дыхание, сердцебиение. А песня, которую я играю, написана королем. Две ночи назад он приходил к Екатерине и пробовал сыграть ее ей, а я подслушивала под дверью. А когда он закончил, мне хотелось ворваться в комнату и упасть на колени перед его талантом.

Но королева… Она лишь сдержанно похлопала и сообщила, что слишком устала для следующей песни.

Мэри начинает подпевать, и я стискиваю зубы, стараясь не рявкнуть, чтобы она заткнулась. Ее голос меня сбивает. Очевидно, из-за этого я ошибаюсь в двух нотах, самых высоких, и понимаю, что расстроена либо лютня, либо я.

Мне хочется, чтобы мелодия из-под моих пальцев текла так же плавно, как это получается у короля. Я нажимаю на струны сильнее, но напряжение и тревога нарастают.

Мэри беспечно щебечет:

— Король брал твою лютню прошлой ночью, чтобы сыграть мне эту песню.

Одна струна со свистом рвется и больно ударяет мне по руке.

— Вот дерьмо! — яростно шепчу я.

И я уже не понимаю, на что злюсь больше. С момента моего возвращения всё, буквально всё идет не так! Не хватало проблем еще и с музыкой!

— Нэн, следи за языком, — строго говорит Мэри.

— Ты тоже! — вспыхиваю я.

Она мне не мать, равно как и Джордж мне не отец. Но вот она, моя сестра, — вся такая мягкая и красивая, — сидит у окна, наслаждаясь неприхотливым досугом и отсутствием престижа. Придворные мешают ее с грязью, но у нее есть всё, что нужно для счастья — король и любовь отца, которую не нужно каждый раз заслуживать заново.

Мэри смотрит на меня прекрасными золотистыми глазами, а мне вдруг хочется их выцарапать. Я сама себе противна, но ничего не могу поделать.

— Нэн… — вздыхает сестра, хмурясь под моим взглядом.

— Не называй меня так! Я не ребенок!

Я вскакиваю, отбрасывая лютню.

— Так не веди себя, как ребенок.

— Уж лучше как ребенок, чем как шлюха!

Боль расцветает на лице сестры. Произнося последние слова, я ожидала… Чего? Триумфа? Мне должно было стать лучше, но вместо этого стало хуже. Будто гадкое слово, сказанное мною Мэри, отпрыгнуло от нее и ударило мне в висок.

Сестра молча протягивает мне лиф, а я фыркаю, стараясь скрыть стыд, и ухожу, оглушительно хлопнув дверью.

Подписаться на автора: https://litnet.com/ru/el-vaira-u10572214

4. Глава 4

Гринвич, февраль 1523 года

Мои дни тянутся медленно, как медовая патока. Королева всё чаще ищет уединения, подпуская к себе лишь приближенных, и я слоняюсь по дворцу, будто призрак. Не знаю, куда себя деть. Мое главное развлечение — наблюдать за полосками дождя на окнах.

В небольшой душной комнате, где придворные развлекаются картами, сыро и многолюдно. Люди избегают непогоды точно так же, как избегают меня.

На мне серый лиф, который я неумело переделала под более английский стиль. Я кое-как скрыла лилии черными бархатными аппликациями в виде быков. Это должен был быть герб Болейнов, но получилось паршиво, и быки похожи на бешеных кабанов.

Я просто хотела проявить солидарность. Отец всегда говорит, что «Болейны держатся вместе», но, если честно, это самый лживый девиз, который я слышала.

Сам отец в Испании с дипломатической миссией — он должен заручиться поддержкой императора, племянника Екатерины, в грядущей войне с Францией. А наша мать, молчаливая и печальная, кочует по Англии, навещая своих родственников Говардов. Братьев и сестер у нее так много, что этот круг почета может длиться целый год, а потом ничего не мешает ему начаться заново.