Тегляев хохочет, словно сказал что-то и впрямь смешное. А мне так мерзко от его смеха, боже…

– Нет. Между нами все кончено.

– Ты не можешь ничего закончить. – И снова его интонации меняются на противоположные. Голос наполняется чем-то зловещим. – Это не в твоей власти.

– Я уже закончила. А если ты будешь меня преследовать…

– То мне ничего не будет, – гадко ржет этот клоун. – Ты еще не поняла, дурочка? Я могу сделать с тобой что угодно. Могу сделать так, что ты сама ко мне приползешь и будешь лизать мне ноги, лишь бы я тебя принял…

Меня передергивает от отвращения. Телефон выскальзывает из влажной ладони.

– Не дождешься. Больше мне не звони!

Кажется, он начинает мне угрожать, но я его не слушаю. Отбиваю звонок, трясущимися руками отправляю все же в блок неизвестный номер и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу, отчего немного проясняется в голове, но лучше не становится. Наоборот – чувство тревоги разрастается с каждой секундой, вплетаясь в гул улицы и беспокойное биение сердца. Мне даже на секунду кажется, что, может, и правда будет лучше вернуться к прежней жизни. Безопасней и понятней – так точно. Но тут вновь оживает телефон. Я вздрагиваю так сильно, что ударяюсь виском об оконную раму. Сердце проваливается куда-то вниз. Я смотрю на экран, боясь увидеть снова неизвестный номер. Но это мама. Неуверенно провожу пальцем по дисплею, принимая вызов.

– Ну, что, Саби, есть какие-то новости? — Голос мамы звучит глухо и обречённо. Она явно плакала.

– Нет, мам. Я бы сразу тебе позвонила. Но раз Лёша обещал помочь, уверена, все будет нормально. – Я произношу это больше для себя, чем для неё.

– Господи, ну зачем я ему рассказала? Я же знала, каким он может быть! Просто не подумала… Ты только держись, доченька.

– Мам, пожалуйста, успокойся. Всё будет хорошо. Папа не дурак, он же понимает последствия. Да и Леша ему не позволит наломать дров, – повторяю я, заставляя сама себя поверить.

– Леша, Леша… только и слышу! А ты уверена, что ему можно доверять? Он же мент! – Голос мамы становится ещё тише.

– И что?

– Может, он с ними как раз заодно! Им показатели нужны, понимаешь? А тут такой подарок – сам идет в руки, считай.

– Перестань, мам. Он не такой.

– Ты про своего Ивана тоже так говорила! Нужно было сразу тебя от него забирать. А я… – мама начинает тихонько всхлипывать. Моя сильная мама!

– Мама! Ты ничего не могла сделать. Я бы все равно поступила по-своему. Давай, мам, бери себя в руки. Лизка, наверное, волнуется.

– Да она знать ничего не знает! – фыркает мать. – Ушилась к подружке.

– Вот и славно. Ей это зачем? Пусть наверстывает. И с подружками, и вообще. Я позвоню, если что-то узнаю. Люблю тебя.

– Я тебя тоже, моя хорошая. Я тебя тоже…

Звонок завершается, но тяжесть в груди не проходит. В голове снова звучат слова Тегляева – о том, что ему ничего не будет, что он может делать со мной что угодно. Сжимаю кулаки так, что ногти больно в ладонь врезаются. Нет, не может. Он больше не имеет надо мной власти. Я бы, даже если бы захотела к нему вернуться, теперь не смогла бы. Потому что узнала другое… Другого мужчину, поцелуи, реакции – такими, как они есть, когда ты в руках симпатичного молодого самца, от близости которого тебя колотит.

Включаю телефон и вижу уведомление от Лёши:

«Нашёл отца. Всё в порядке, еду с ним обратно».

От облегчения по лицу катятся слёзы, и я впервые за этот день позволяю себе расслабиться.

Через полчаса в наружной двери поворачивается ключ. Я вскакиваю и несусь к двери. Стыд и тревога переплетаются в болезненный клубок в груди, а сердце колотится так, словно я совершила непоправимое. Мне страшно увидеть разочарование в папиных усталых глазах. Я просто не знаю, как с этим справиться.