- Не переживайте так, это всего лишь физраствор, чтоб вас немного стабилизировать. А что до нацистов, так мы до сих пор пользуемся плодами их трудов. Вы, кстати, боец, Митчелл! С такой лошадиной дозой медикаментов, мало кто бы вернулся. Это хорошо. Терапия пока ещё "сырая", и положительный результат наблюдается только у двадцати процентов подопытных. Летальность, к сожалению, высокая. Очень высокая. – Она говорит так, словно речь идёт о лабораторных мышах, а не о живых людях.

- Нравится смотреть, как люди мучаются, доктор? – спрашиваю, чувствуя, как раствор холодит вену.

- Мне – нет, а вам – да. Потому вы и здесь. Забавно, как люди любят обвинять других в собственных грешках.

- Нет! – восклицаю я. - Не нравится мне смотреть, как люди мучаются.

- Нравится, просто боитесь в этом признаться. Одна из моих задач, отделить от вас настоящего эту фейковую личину печального, но благородного рыцаря.

Она это скрывает, но несложно понять, что я для неё очень желанная лабораторная крыса, иначе не ходила бы тут павлином и не вела подобного рода беседы. Всё было бы утилитарнее и прагматичнее.

- Можете меня отстегнуть? - Пытаюсь её прощупать. Простучать, как стену в поисках пустот.

- Думаю, ещё рано. К тому же, любую привилегию, даже нос почесать, надо сначала заслужить.

- Суд признал меня дееспособным, и вы просто не имеете права держать меня привязанным.

- Вы ещё не поняли? Суды и права человека прекращают работать, когда вы сюда попадаете.

- На какое сотрудничество вы надеетесь? – спрашиваю я, понимая, что в любом случае надо тянуть время.

- Прежде всего, мы ждём от вас честности и словоохотливости. Отмолчаться не получится.

- Вы ждёте или правительство?

- И то, и то. Я глава проекта, в котором вы главная звезда, — говорит Мышка не без самодовольной гордости.

- Значит, вы здесь большой босс? – усмехаюсь я.

- Для кого-то да, но для вас я - бог, потому что только от меня зависит, проснётесь ли вы завтра утром или вас отправят в печь.

- Вы всё больше напоминаете мне ребят в стильной форме от «Хуго Босс», — произношу холодно, давая ей понять, что пресмыкаться не намерен.

- Чувство юмора - это хорошо. Позволит прожить немного дольше.

Она опять встаёт так, чтоб я мог её видеть. В руках пухлая папка.

- Меня зовут доктор Карен Клири. Давайте пробежимся по вашим диагнозам. Итак, у вас в анамнезе сатириазис, маниакально депрессивный психоз, клиническая депрессия, отягощённая попыткой суицида, патологическая тяга к насилию, некрофилия…

Я смеюсь, пока изо рта не начинают вырываться только хриплые звуки.

- Стало легче? — недовольно спрашивает она.

- Нет! Тот, кто составлял вам этот файл, явно прогуливал лекции по психиатрии. Некрофилия? Серьезно? Меня не возбуждают трупы. Все эти диагнозы - полная чушь, доктор Клири!

- У вас есть небольшое медицинское прошлое, и, вероятно, вы мните себя знатоком психиатрии. В таком случае, как вы сами оцениваете своё расстройство?

- Не знаю, — обрубаю я очередную ее попытку, втянуть меня в свои игры. — Я не состоялся как врач, но точно не являюсь садистом с неуёмной сексуальной тягой.

- Как бы то ни было, мы постараемся вас вылечить.

- Вылечить от чего, доктор Клири? — спрашиваю с небольшим нажимом.

- От тяги к насилию и летальному скарфингу.

- С какой стати у нас теперь разрешено проводить опыты над человеком без его согласия?

- Вы меня плохо слушали, Митчелл. Юридически вы мертвы, а если вас не существует, то и делать мы с вами можем все, что хотим.

- Я понятия не имею, что вы задумали, но абсолютно уверен, что это нечто бесчеловечное.