Они все смотрят так, словно я детишек варила и ела. А я просто жила, как получалось, с тем, кого любила. Сейчас живу им назло. Живу, чтоб его помнили. Живу, потому что Митчелл так хотел.

***

- Что так долго дверь не открывала? - орет Пирс так громко, что у меня уши закладывает.

Я представляю его в домашней обстановке. В моих фантазиях Пирс сидит в кресле и выкрикивает что-то забавное, типа: «Ты опять не постирала мои носки, Юнис!» Улыбаюсь.

- Чего ты лыбишься, Холлоуэй?

- Ничего, просто анекдот вспомнила. А не открывала долго, потому что неодета была.

- Мне все равно, в чем ты тут бегаешь! Если еще будешь копаться, высажу дверь и сам войду.

- Я надеюсь, вы не орете так на свою жену, - говорю я, глядя на его тусклое вросшее в палец кольцо.

- Нет у меня больше жены! Такие, как ты, забрали мою Глэдис! – Его глаза полны ненависти.

- Что случилось? – Я ставлю перед желчным старикашкой кружку чая. Он никогда к нему не притрагивается.

- Компания малолетних наркоманов вломилась в наш дом. Они избили и связали ее, а потом вынесли всё, что можно было сменять на дозу. Но она была доброй душой и не стала выдвигать обвинение. Не хотела сажать мальчишек в тюрьму! Спустя полгода они вернулись и задушили ее тем же телефонным проводом.

- Мне жаль, - говорю я, чувствуя, как в горле щекочет.

- Жаль, да? А жаль тебе тех, кого Блейк отправил на тот свет? Жалко тебе их?!

Мне жаль жену Пирса, но он сам сволочь, каких поискать.

- Да, мне жаль, — выкрикиваю, не боясь, что он ударит меня. Я знаю, этот может.

- Не жаль тебе! По глазам вижу. - Он ждет, когда я отведу взгляд, но я даже не моргаю.

- Но ты устроишь сейчас скулеж, если я тебе кое-что расскажу.

- Что же? – спрашиваю я, подозревая, что он выдаст очередную гадость о Митчелле.

- Говорят, что казнь через смертельную инъекцию безболезненна. Перед тем, как пустить в кровь яд, смертнику дают обезболивающее. Но с твоим любимым Блейком всё было по-другому. Вместо обезболивающего ему дали миорелаксант, и яд вводили медленно. Очень медленно. Говорят, Душитель умирал долго, и было это чертовски больно.

Чтоб не упасть, хватаюсь за край столешницы. Весь воздух разом выходит из легких.

«Он все врет», — шепчу про себя как мантру.

- Тебе плохо, Холлоуэй? Ну же, поскули для меня! – Старая сволочь кайфует оттого, что довел меня.

- Да пошел ты! – шиплю я, забыв о хладнокровии.

- Ты только Малленсу могла запудрить мозг, похлопав ресничками! А я знаю, что ты, как и он, сущий дьявол. Неспроста ты одна выжила из всей общины, - ухмыляется он, обдавая меня вчерашним перегаром.

Довольный тем, что меня трясет, Пирс разворачивается и уходит. За ним с грохотом захлопывается дверь.

Я поспешно запираю замки, которыми недавно обзавелась. Внушаю себе, что всё это неправда и пытаюсь унять дрожь.

Раздается очередной стук в дверь.

- Ну, что еще?! - кричу я полная решимости послать Пирса куда подальше.

На пороге стоит парень с большим букетом белых роз.

- Ребекка? - спрашивает он.

- Да, - киваю по инерции.

- Тогда это вам! - Парень протягивает мне цветы и робко добавляет: - Я его понимаю.

Я ногой закрываю дверь и ставлю цветы на стол. Ищу среди шелестящих глянцевых лепестков записку, но ее нет. Цветы вызывают странные чувства. Митчелл любил красные розы. Было время, когда он подавал мне завтрак в постель каждое утро, и на подносе всегда лежала алая роза.

Мне уже пора на встречу группы. Я крашу губы красной помадой и, как всегда, прибываю ее подушечками пальцев. Митчеллу нравился на мне эффект зацелованных губ.

УДО-телефон вибрирует в заднем кармане. Я выуживаю его, с силой вжимаю западающую клавишу и подношу к уху.