- Доброе утро, любимый!

Я — Бекки, и это моя жизнь. Такая особенная когда-то, и такая пустая сейчас. По утрам я бегаю в парке, днем читаю книги, навожу порядок в доме и готовлю себе здоровую еду, и только мой вечер далеко не такой, как у всех. Вечерами я старательно воспроизвожу иллюзию его присутствия.

Митчелл, я тебя никогда не забуду. Я помню всё. Каждый взгляд. Каждое прикосновение. Каждое слово.

Я перебираю эти сокровища каждый день. Они только мои. Никому их не отдам. Первый поцелуй на мрачном пляже, продуваемом ветром. Сколько во мне было тогда гнева, а его холодные твердые губы забрали его весь, и осталась только бесконечная нежность, от которой хотелось плакать.

А еще был дождевой поцелуй под хлипким гнилым навесом, когда я дико злилась на него. В тот раз он зажег во мне огонь, который уже ничем не погасить. И тот же огонь был и в его глазах. Митчелл был тогда только мой. Остается только утешать себя тем, что так, как мне, он не принадлежал никому.

Я всегда начинаю с поцелуев, а потом перехожу к чему-то более волнующему. Иногда это ночь на ферме. А в другие разы - вечер с «индикой» и текилой. Но чаще всего - та самая неповторимая ночь, когда мы стали одним духом и единой плотью. Было всё: боль, кровь, нежность, страсть и экстаз.

Взгляд то и дело фиксируется на том месте, где раньше стоял прозекторский стол. Я чувствую металл, холодящий заднюю поверхность бедер, и его горячую руку на груди.

Делаю воду максимально холодной и вливаю пару капель хлорного отбеливателя. Я не могу восстановить теперь в памяти его запах без хлорки. Не знаю, почему так. Медленно погружаюсь в воду. Мышцы каменеют, тело сопротивляется, но, вцепившись пальцами в бортики, я засовываю себя в воду.

Что-то во мне отмерло после того, как его не стало. Мне больно. Эту боль не описать словами. Она рвется из груди, сокрушая ребра. И становится немного лучше, только когда я мучаю свое тело.

Иногда так больно, что лучше уж пусть страдает плоть. Он был прав.

Наша встреча была фатальной. Её мог пережить только один. Я лежу в ванне, в которой он омывал их. Я представляю себя на месте одной из них. Если бы было так, Митчелл пережил бы эту встречу, а я - нет. И всем было бы лучше. Митчелл бы продолжил жить, а я бы умерла счастливая. Ему не пришлось бы меня оплакивать просто потому, что я так и не стала бы особенной.

Я закрываю глаза и запускаю пока еще теплые пальцы под воду. Представляю, что это его рука касается меня.

Доверься мне.

Всегда доверяла. Ты часть меня. Делаю судорожный глубокий вдох и ускоряю движения. Вода уже не кажется ледяной, и я сильнее сжимаю бедра, ощущая его губы на шее. Делаю всё так, как делал Митчелл, и в какой-то момент мне начинает казаться, что мы снова вместе.

Люблю тебе, моя маленькая ласточка!

- И я тебя люблю! – выкрикиваю я, изгибаясь в судорогах и расплескивая воду.

Опустошенная и промороженная до костей, укутываюсь в халат и иду в гостиную, чтоб взять одну из его любимых книг. На полпути меня отвлекает громкий стук в дверь.

Защелкиваю предохранительную цепочку и приоткрываю дверь. На пороге лежит конверт, а рядом - белая роза на длинном стебле. Забираю и то и другое.

Внутри конверта записка, составленная из букв, вырезанных из журнала:

«Что, если это не конец? Программа «Ганнибал» умеет оживлять мертвецов. Друг Душителя».

Чувствуя себе, как в глупом детективном фильме. Митчелл ненавидел детективы. Очередная глупая шутка. Не самый худший вариант. Что я только не находила на своем пороге: кукол вуду, мертвых птиц, человеческие экскременты...