Та девушка… Она просто приснилась мне. Как я и просила, она – всего лишь страшный сон, закравшийся в сознание. И скорее всего, я не забуду его через несколько минут, но хотя бы смогу вздохнуть полной грудью. Тем более, что рядом были те, кого я любила больше всего.

– Мам… – проговорила я, поднимаясь на подушках. – Ты здесь.

– И не я одна.

К постели подошёл отец, который своей фигурой заполнял всё кругом. Его добродушное лицо улыбалось мне с высоты в сто восемьдесят сантиметров, а глаза ласково глядели, точно обнимая издалека. Из-за его спины появилась и Эделин, точная копия отца, с теми же зелёными глазами и губами, которые привыкли растягиваться в улыбку. Как всегда красива и блистательна, чего не скажешь обо мне. Наверняка, если бы моя старшая сестра пережила аварию и два дня пролежала в забытье, она бы всё равно очнулась во всей своей красе, с которой можно сразу на обложку.

– Я так рада вас всех видеть.

– Мы переживали, сестрёнка.

– Ты нас очень напугала, Роуз, – поджав губы, произнёс отец. Он всегда прятал все свои чувства за улыбками. И за этой, напряжённой, выдавленной сквозь силу, прятал тревогу за дочь. – Мама два дня ночевала у тебя в палате и ругалась с персоналом.

– Потому что они пытались прогнать меня домой, – возмутилась мама и придвинулась ближе, сжимая здоровую руку. Вся моя семья будто хотела зажать меня в тисках, но боялась даже приблизиться на шаг, лишь бы не сломать моё хрупкое тело, раз уж не удалось этого сделать бетонному ограждению. – Как ты, милая?

– Могло бы быть и хуже.

– Это точно, – театрально выдохнула Эдди, которой частенько хотелось внести в обыденность нотку драматизма. – Твой «Шевроле» наполовину всмятку, ты чуть не протаранила микроавтобус и вообще просто чудом…

– Эдди, – осадил отец. – Давай полегче.

– Нет, пап, я хочу всё знать. Доктор Эймс рассказал только, что я врезалась в заграждение моста, но я ничего не помню. Расскажите мне всё, что знаете.

И вся моя семья принялась играть в переглядки. Порой взгляд значит гораздо больше, чем кажется. Он может говорить: «Я люблю тебя», «Как ты прекрасна» или же «Готова ли она?». Но я была готова ко всему, что мне предстояло услышать. Что бы ни случилось на мосту Гановер. Другую сторону событий, раз уж моя память отказывалась воспроизводить то, что видели глаза.

Дом моих родителей в Кёртис Бэе, в котором мы с Эдди выросли, – всего три спальни да небольшая гостиная, но он никогда не отказывался принимать гостей, несмотря на свои скромные масштабы. Тот день для мамы начался с лавины поздравлений, цветов и завтрака в постель, звонков и искренних пожеланий. Она всё утро радовалась долгожданному весеннему солнцу и готовила ужин с запасом – всегда кто-нибудь забредал без приглашения и оставался желанным гостем.

К четырём под черепичной крышей собрались самые близкие: Эдди в гордом одиночестве и наверняка лучшем из своих платьев, подруги мамы со времён университета, соседки со всей Хейзел-стрит, с которыми мама сдружилась только сильнее, когда её дочери разъехались по своим взрослым жизням. Не хватало только младшей, которую с нетерпением ждали, а потому не садились за праздничный стол на заднем дворике.

Звонок раздался среди гомона гостей и никого не встревожил, ведь телефон целый день надрывался от тех, кто хотел поздравить маму с праздником. А когда она сняла трубку, то не услышала тёплых слов. Только короткое и страшное:

– Ваша дочь, Роуз Хардинг, в больнице Мерси. Она попала в аварию и получила серьёзные травмы. Не могли бы вы приехать?