– Непременно. Сейчас мы вас накормим и отвезём сделать несколько анализов, чтобы убедиться, что вы и правда в порядке. А когда вернётесь в палату, все ваши близкие уже будут вас ждать, договорились?

Я всё ещё барахталась в неизвестности без спасательного круга. Меня выдернули из жизни, заставили свернуть на сто восемьдесят градусов и забыть, почему. У меня нет проблем со здоровьем, я всегда внимательна, никогда не разговариваю по телефону и не лихачу за рулём. Моя машина всегда проходит техобслуживание, потому что папа в этом деле слишком скрупулёзен. В нашей семье он – что-то вроде личного автомеханика, который поддерживает машины всех своих дам в исправности.

Что заставило меня крутануть руль и направить несколько тонн железа в бетонное ограждение моста? Перед глазами снова возник мальчик в голубой футболке, его испуганный взгляд и визг шин… Я смотрела на всё это со стороны, но может быть…

– Доктор Рон, вы сказали, что больше никто не пострадал в аварии…

– Нет, как я и сказал, всё обошлось.

– Но как же тот мальчик?

Аккуратные тёмные брови врача сдвинулись к переносице, разрисовав гладкий лоб двумя кривыми канавками. Морщины ничуть не портили обаяния доктора Рона, пока он пытался припомнить хоть что-то ещё об обстоятельствах аварии. Пока он думал, всего несколько секунд, я успела нырнуть в самую глубину, в тёмное ущелье его светло-коричневых глаз, расчесать взглядом густые ресницы на верхнем веке и уловить еле заметную ямочку на правой щеке. Когда глаза дошли до его губ, те произнесли:

– Простите, мисс Хардинг, но я не знаю, о чём вы говорите. Никакого мальчика, тем более пострадавшего в том инциденте, не было. Скорее всего, вам это просто приснилось.

Он подмигнул, похлопал меня по руке и поднялся с постели, намереваясь уходить. Десять минут, отведённые на пациента, истекли, и ему пора было бежать к следующему. Мы все для них – всего лишь пункты в нескончаемом графике посещений.

– Отдыхайте и готовьтесь к анализам.

Как только доктор Рональд Эймс отпустил мою руку, пальцы тут же стали замерзать, как и всё внутри. Будто я вышла на растерзание зимы без пальто и с босыми ногами. Так не хотелось оставаться одной. Хотелось, чтобы кто-то объяснил, что именно случилось на мосту. И жив ли тот мальчик.

А если он всего лишь плод моего воображения, то почему его смерть показалась такой реальной?

Доктор Рон вышел из палаты, оставив меня с мертвецом из снов. И только писк монитора напоминал, что хотя бы я всё ещё жива.

***

Больничная палата, но не моя. Стены цвета неба, что постепенно утрачивает свой оттенок, бледнеет и превращается в прозрачную массу. Жалюзи на окнах, из форточки не разглядеть высокого каштана, что доставал своими могучими ветвями до стекла и, покачиваясь на ветру, стучался, будто хотел войти с визитом. Ни стола с букетами, ни уже приевшегося писка монитора.

Как я здесь оказалась? Ведь только что я вытерпела мучительно долгое сканирование в капсуле МРТ и отдыхала на койке, всё ещё сохранившей мой запах и тяжесть моего тела.

Вместо меня на ней лежала женщина и глубоко дышала: её грудь, облачённая в больничный халат, вздымалась и опускалась в определённом ритме. Вдох-выдох, пока сердце послушно гоняло кровь по всем уголкам тела. Молодая, может, несколькими годами старше меня, но в гораздо более тяжёлом состоянии. Ведь я очнулась, а она всё ещё пребывала в мире грёз. Аппараты почему-то молчали о её сердцебиении, и не переводили в цифры показатели её жизни, хотя та измеряется далеко не пульсом и уровнем кислорода. Я видела, что девушка была жива, но монитор не отображал её состояние. Скорее всего, его отключили, чтобы дать пациентке отдохнуть без посторонних звуков.