– Мисс Хардинг, – глубоким голосом, предназначенным для радио, заговорил он, отрывая взгляд от планшета. – Наконец-то вы с нами.

– Что случилось?

Первые слова за… сколько? Наверняка я долго пролежала здесь, так что тело забыло, как двигаться, а связки – как издавать звуки. Голос мой прохрипел смычком по растянутым струнам. Во рту пересохло так, что мне хотелось выпить целое море.

– Я доктор Рональд Эймс, – представился мужчина. – Но все зовут меня просто доктор Рон. Как вы себя чувствуете?

– Можно мне воды? – прохрипела я, и услужливая медсестра тут же подскочила к столику у окна, налила воды в стакан из кувшина рядом с целой коллекцией цветов. Розы, ромашки, астры… Так много людей принесли мне цветы? И только кто-то один запомнил, что больше всего я люблю пионы.

Я не успела вдоволь насладиться красотой их розовых лепестков. Медсестра помогла мне сесть и протянула стакан, пока врач сверялся с показателями мониторов. После двух глотков я почувствовала себя лучше. Как увядающий цветок корнями впитывала влагу, но мне было мало. Я влила в себя стакан и попросила ещё.

Терпеливо дождавшись, пока я вдоволь напьюсь, доктор присел на край кровати и сжал планшет на коленях. В самом верху я заметила своё имя и поняла, что он держит мою историю болезни. Вот только я ничем не была больна. Тогда почему я здесь?

– Сейчас я осмотрю вас, это не займёт много времени, идёт? – дежурно улыбнулся доктор, достал из кармана маленький фонарик и стал светить мне в глаза. – У вас что-нибудь болит?

– Только голова кружится. И ещё рука…

Для убедительности я попыталась поднять и повертеть левой рукой, но та сразу же дала о себе знать тянущей болью. Какого чёрта она перебинтована и отказывается мне починяться? Я сморщилась и уложила её обратно.

– Немудрено, – сделав какие-то записи, произнёс доктор Рон. – У вас перелом ладьевидной кости, но не волнуйтесь, он срастается довольно быстро. Четыре недели и рука будет как новенькая. Что-то ещё?

– Нет, ничего серьёзного, только… всё тело зудит и ноет, словно меня пинали ногами несколько часов.

Лёгкая улыбка коснулась губ доктора, пока он слушал меня и записывал данные с монитора в карту. Затем передал планшет медсестре и попросил её взять у меня кровь на анализ, а также записать на МРТ через несколько часов. Когда женщина вперевалку удалилась из палаты, доктор Рон подарил мне всё своё внимание.

– Знаю, мои вопросы покажутся вам глупыми, но вы помните, как вас зовут?

– Роуз Хардинг.

– Хорошо. Сколько вам лет? Какой сейчас год?

Понимая, что этот примитивный спектр вопросов входит во врачебную рутину, я всё же начинала раздражаться, потому что чувствовала себя в своём уме. Но не на своём месте.

– Двадцать девять лет. Сейчас две тысячи пятый. «Балтимор Рейвенс» обыграли «Даллас Ковбойс». А Эдриан Броуди получил свой второй «Оскар».

Доктор Рон улыбнулся ещё шире, а его шоколадные глаза с жёлтыми крапинками потеплели на несколько градусов. Так бывает, когда в Балтимор резко приходит весна.

– Я помню всё, доктор, кроме того, как сюда попала.

– Что последнее вам запомнилось?

– Как я пила кофе в своей квартире.

В памяти раз за разом чашка оказывалась в мойке, но потом – пробел. Словно воспоминание стёрли с плёнки моей жизни одним нажатием кнопки. Словно линию моей жизни вытерли ластиком для карандашей.

– Потом – ничего… Теперь, когда вы убедились, что я в своём уме, не расскажете, что случилось?

– Вы попали в аварию, – осторожно стал рассказывать доктор Рон, чтобы лишний раз не травмировать мою душу. – Ехали по мосту Гановер Стрит и врезались в бетонное заграждение. Вас доставили в больницу Мерси с травмами головы и руки. Как я уже сказал, у вас перелом ладьевидной кости, многочисленные травмы и ушибы, а также наблюдалось сотрясение. Вы пролежали без сознания двое суток, но теперь выглядите вполне… – он рукой обвёл моё дряхлое, болезненное тело, и усмехнулся: – Свеженькой. После такой-то аварии.