Первой отступила тишина. Долгое молчание мира так походило на вакуум, но внезапно раздался писк. А затем ещё один и ещё. Слева что-то еле слышно гудело, откуда-то издалека доносился шелест ветра и пение птиц, а совсем рядом – чьё-то дыхание. А может, это дышала я, просто пока не привыкла к этому проявлению жизни.

Затем отступила и тьма. Кромешный мрак, затянувший меня со всех сторон, рассеялся – так заря окрашивает небо светлыми сполохами. Сначала полоска света, затем слишком яркое пятно, колющее глаза. На мгновение даже захотелось вновь провалиться туда – в безмолвное ничто, из которого я так долго выбиралась. В котором сбивали мальчика снова и снова. Но больше мне не хотелось смотреть, и я потянулась к свету. Всем телом, всем душой, до конца не понимая, что болело сильнее.

– Вам нужно лежать.

Женский голос напугал меня, но затем принёс успокоение. Тёплая рука коснулась плеча и мягко надавила, опуская моё тело в то самое положение, в котором у меня всё отекло. И как только я почувствовала чьё-то касание, пришли и другие ощущения. Ужас, сожаление и боль.

Всё тело болело, будто меня засунули в большую мясорубку и перекрутили несколько раз. Но больше всего ломило левую руку и кружилась голова. Надоедливый писк продолжал врываться в сознание и только усиливал боль.

– Лежите, – повторил тот же голос. – Я сбегаю за врачом.

Только когда глаза более или менее привыкли к свету, я разглядела, как бледно-голубое пятно обогнуло койку и исчезло где-то справа, вне поля моего зрения. С каждой секундой зрение ко мне возвращалось, как и сознание. Слепые пятна рассеивались, и передо мной появлялось всё больше и больше цветов. Бледно-жёлтые стены комнаты, бежевая занавеска, красочное буйство разных оттенков в вазах, розовая полоска, бегущая и подпрыгивающая на мониторе.

Я в больничной палате, скована болью и датчиками, так что я теперь – единое целое с целой системой бездушных мониторов. Они отслеживают каждый удар моего сердца, каждый вдох и каждый жизненный показатель. А значит, я всё ещё жива. Но почему я здесь?

Сколько бы я ни пыталась напрячь память и вернуться на несколько часов или на день назад, сколько бы ни копалась в прошлом и его обстоятельствах, я помнила только как допиваю остатки кофе и ставлю чашку в раковину, а потом как чёрный джип сбивает мальчика.

Я попыталась приподняться, упёрлась локтями в жёсткий матрас больничной койки и тут же поёжилась от боли. Слабость сковала каждую мышцу и взяла надо мной верх, так что я тут же упала на подушку и подчинилась её неоспоримой диктатуре. В некоторых больницах есть специальные кнопки для вызова персонала. Мне отчаянно понадобилась такая, чтобы вдавить её до предела, чтобы кто-то пришёл и объяснил, что тут происходит. Где я и почему так болит левая рука под бинтами. Что произошло и жив ли ребёнок…

Кнопка никак не находилась, но мои молитвы и без неё были услышаны. Дверь резко распахнулась, впуская в палату звуки больничной рутины, запахи лекарств и дрянного кофе с дежурного поста. Вместе с ними вошли двое. Низкая, широкая – комод среди людей – женщина возраста моей мамы в бледно-голубой униформе медсестры. И за ней – высокий, сосредоточенно-серьёзный доктор. Белый халат развивался за ним мантией, в руках он держал планшет, наверняка, с данными обо мне, а лицо выражало не больше, чем эти голые стены. В любой другой день, при любых других обстоятельствах, я бы обратила внимание на его пронзительный взгляд и небрежную щетину, которая очень ему шла.

Но день сегодня явно был не тот.