И пока Луиза, передавшая мою годовую зарплату в виде бумажных кульков здоровенному качку в узких, лопающихся на седалище брюках, исчезает в кафе, я пытаюсь совершить побег из гестаповской игровой зоны. Устав как собака и закинув язык на плечо, я изо всех сил умоляю её сына покинуть изуверскую пытошную, набитую тоннелями, горками и батутами. Но Георгий Петрович, он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Жора, активно этому сопротивляется, дрыгая ногами и разрываясь от сумасшедшего крика. И слава богу, что кафе от кандальной отделяет фонтан с цветочными композициями и полностью прозрачная стеклянная перегородка.

Гоша всё ещё возмущается, а я замираю, глядя на то, как к моей хозяйке подходит Антонина. Выглядит самка гиены более чем прекрасно. Даже и не скажешь, что её надо было спасать неделю назад. На ней опять что-то белое и сияющее. А я, скрючившись в позе «Зю» и спасая Гошу от попытки облизать бетонный пол языком, тайком за ними наблюдаю. И всё бы ничего, и вроде бы Антонина за стол Луизы садиться не собирается, но в какой-то момент обе женщины оборачиваются.

И мне отчего-то становится очень грустно и ещё больше обидно за своё сволочное одиночество. Потому что через стеклянную перегородку, фонтан и цветочные композиции хорошо видно, как к женщинам подходит невыносимый и вместе с тем до тошноты привлекательный  господин Адону. И в руках у него большой букет алых роз. Для Антонины, естественно.

***

Хочется лечь и больше не вставать, до такой степени я выдохлась, ползая за Гошей по развлекательному центру. Но, если я устроюсь возле этого изысканного фонтана, охрана меня не поймёт.

Гошеньку я тащу в кафе практически волоком. Он весьма недоволен тем фактом, что пришлось прервать его дикие игрища. Малышам очень весело в подобных местах, но останавливаться они ещё не умеют. Его мама на нашу борьбу внимания не обращает, она улыбается, мило беседуя по телефону.

— Я могу в туалет сходить?

— Да, конечно, Машенька, идите, — не отрываясь от разговора, добродушно лопочет Луиза.

Как бы ей намекнуть, что во время моего отсутствия  необходимо внимательно следить за Гошей, а то ведь убьётся ненароком. Ладно, в конце концов, она же мама, а не я.

Быстро делаю свои дела, потому что очень сильно переживаю за Гошу. Я безумно привязалась к этому мальчику. Он такой добродушный и весёлый, правда, немного упрямый, но это даже хорошо для современной жизни. Собираясь вернуться к столику, я  смотрю в сторону моего работодателя и застываю у пальмы, наблюдая следующую картину. Охранник Федор приблизился к Луизе и что-то активно шепчет ей на ухо. Они хихикают, и эта куча мышц с головным анализатором как у коалы (мозг этого животного чуть больше грецкого ореха — примеч. автора) что-то игриво курлычет ей на ушко, наклонившись уж слишком близко. Ну блин, с хозяйкой так не разговаривают.

Вцепившись в ствол пальмы, я продолжаю следить за происходящим.

— Какой кошмар! — произношу вслух, осуждая происходящее.

— Ну и что вы здесь забыли? Можно узнать?

Вздрогнув,  дергаюсь, узнав глубокий тембр голоса. Разворачиваюсь и тут же натыкаюсь на взгляд тёмных как ночь глаз. Сердце почему-то пускается вскачь. Становится жарко, потом холодно, потом снова жарко. А ещё я отчего-то глупо радуюсь, что рядом с ним нет сияющей Антонины.

— Мы с Гошей были в развлекательном центре, потом вместе с его мамой отправились в кафе, дальше я пошла в туалет, — мотнув головой и зажмурившись, зачем-то отчитываюсь. — А вам-то какая разница, и что здесь делаете вы?

— Вы следите за своей хозяйкой, — грозно прищуривается Адону, сверля меня взглядом надзирателя концлагеря.