Последняя упоенная мысль больно порезала, Вера вспомнила об Арсении.

Как хорошо жить! И как страшно умирать!

По позвоночнику Веры змеей прополз холодок, хоть на улице и было словно в огне. Арсений умер и больше не увидит этой красоты. А она сама, Вера? И она тоже умрет, когда-нибудь ее веки навеки сомкнутся.

Как бы Вера ни силилась отогнать страшные мысли, они упрямо лезли в подкорку, оставляя грязные тягучие следы. Она умрет. А почему бы Вере не умереть, раз даже Арсения не миновала эта участь? И есть ли на свете что-то, чему не грозит смерть?

Верин мозг с ослиным упрямством занимался неуместной мазней — рисовал жуткие неприглядные картины. Вера представила, что ее нет. Кто заплачет по ней? Не все ли равно? И тут она поняла, что нет, не все равно.

Ей сделалось поистине жутко, когда она поняла, что ее длинные тёмные волосы, ласковые глаза, тихий журчащий смех канут в небытие. Ее забудут, как забывается в мире все. И разве не поделом? Чем она заслужила остаться незабвенной? У Веры не было оснований считать себя в чем-либо исключительной. Зачем она проживает свою жизнь и собирается рожать? Чтобы ее ребёнок был обречён на подобную ненужность и бесславное падение в реку забвения?

Ей вспомнился последний разговор с Арсением,

— Красиво, правда, мой хороший? — спросила она его.

— Да, — ответил он. — Спасибо, что водишь меня смотреть на горы, ругаясь с мамой, папой и бабушкой, которые тебе это запрещают. Ты настоящий друг! Вот бы побыть тут немножко подольше. Это море разливается здесь испокон веков. Сколько людей смотрело на него, нам никогда не сосчитать. И оно помнит каждого. И небо над нами тоже. И горы.

— Правда, мой дорогой, — соглашалась Вера.

— Теперь мы здесь вдвоём смотрим на волшебство. И это очень важно. Море, небо и горы тоже запомнят нас.

— Да, это очень важно, — как загипнотизированная, повторяла за ним Вера.

— А важно это знаешь почему? Потому что мы запомним это на всю жизнь. Так же как то, как мы гуляли в горах и я напугал тебя сказкой про русалку и ее проклятое кольцо. Ведь ты до ужаса испугалась, признавайся! Или когда мы ели персики дома, когда начался их сезон. Меня не будет рядом, а ты будешь это помнить. Ведь будешь же? Ведь необязательно быть все время рядом, чтоб помнить друг друга? Память, она ведь в сердце, да?

Вера кивнула. Две слезы симметрично скатились с ее глаз. Отчего-то слова мальчика ее тронули.

— Вот это важно. Даже когда люди умирают, воспоминания живут дольше их.

Вера резко подняла голову и смахнула слезы с лица.

— Прекрати говорить такие мрачные вещи, — решительно сказала она.

— Я просто хочу, чтобы ты запомнила наш волшебный момент навсегда. Я-то точно запомню.

Арсений положил руку Вере на плечо твёрдо, но нежно, как женщина.

Зачем он говорил тогда о смерти?

Вера посмотрела перед собой, море уже не казалось таким прекрасным, оно пугало теперь, пугало до дрожи в коленках. Она показалась себе настолько маленькой и ничтожной в сравнении с морем, что ей стало страшно. Морю ничего не стоит поглотить ее целиком.

Вера развернулась и пошла прочь. Она поняла всю тщетность хождения по берегу в попытках позвать Арсения.

Нужно завтра же с утра дойти до церкви, решила Вера. Церковь — единственное место, где она чувствовала себя в безопасности. Наверное, оттого что там господствует вечная жизнь.

Сейчас необходимо пойти домой. Лучше уж в Сашином недружелюбном обществе, чем вот так одной наедине с морем.

Страхи отступали перед пустотой. Пустынная улица, пустынная голова, пустынное сердце. Ах, Арсений... Вера никогда не сможет поверить. Она многое знала о смерти, но в первый раз столкнулась с ней настолько близко.