Луна скрывается за облаками, и все живое поглощает тьма. Возможно, именно Саша и принёс сюда эту тьму. Лунный оскал подтвердил его догадку.

Саша устало побрел в дом. Он остановился во дворе, не решаясь войти и увидеть Веру вместо Лидии.

Горе за Арсения и беременность наседали на Веру, она сделалась тяжёлой, грузной и невыносимо тоскливой. Беременность отнимает у женщин определённое очарование, Саша не был тем художником, кто воспевает красоту материнства. Ему была по душе юная, беспокойная, чуть безумная красота, Сашино сердце не признавало спокойствия. Отягощенная бременем Вера вызывала у него чувство гадливости.

Все же хорошо, что Лидии так и не довелось родить. Она навсегда осталась дерзкой, эгоистичной и невесомой.

Сашино сердце заныло при воспоминании о ней, до безумия захотелось вновь ее увидеть.

Решительным шагом он вошёл в дом, поддел доску в стене и достал оттуда свой шедевр, задыхающийся и укрытый от посторонних глаз. Он зажег сигарету, чтобы лучше видеть ее в темноте. В слабом свете обозначилась бледная женщина в свадебном одеянии.

Мрачная красота Лидии согрела Сашу. Ему показалось, что он ощутил тепло от мерцающей одинокой свечи, а мертвое лицо Лидии улыбнулось. Ее гордые черты выражали блаженную безмятежность, вот-вот она очнётся и восковое лицо растянется в мимике.

Лидия! Его жизнь, его душа, его радость, его грех! Его госпожа, такая устрашающая и прекрасная в своём летаргическом сне! Саша губами коснулся сжатого рта своей возлюбленной, будто бы она могла ответить на его поцелуй.

Саша в упоении глядел на картину, понимая, что перестал бояться смерти. Ведь Лидия здесь, он полностью ощущал эффект ее присутствия.

Слух уловил шаги на лестнице. Душа Лидии приняла телесную оболочку и спускается к нему. Он слышал шелест ее платья и беспокойное частое дыхание.

— Саша! — прошептал голос в темноте.

— Я здесь, любимая. Неужели ты меня не видишь? — не оборачиваясь, откликнулся он.

— Что ты делаешь здесь? Я проснулась, а тебя нет. Я ужасно испугалась.

Вера включила свет. Злосчастные лампочки разрушили волшебство, Саша в ярости обернулся к жене. Глаза Веры расширились от ужаса.

— Какая страшная картина. Это Лидия?

Саша быстрым движением загородил собой картину. Он не ответил.

— Откуда у тебя такая картина? — продолжала в ужасе шептать Вера. — Почему эта женщина... Лидия... нарисована тут... мерт... в таком виде? Скажи, что эту картину написал не ты. Скажи, даже если это неправда.

Саша хранил зловещее молчание.

— Зачем ты хранишь такие жуткие картины? — спросила Вера, сделав ещё одну попытку его понять. — Лучше бы сжечь ее прямо сейчас. Саша, такие картины нельзя хранить у себя, это плохо. Хочешь, сожжем ее вместе?

— Если ты притронешься к этой картине, то... то, видит Бог, тебе лучше этого не делать. Ты понимаешь меня, да? — От голоса Саши на Веру словно хлынул ледяной дождь.

— Саша... Что с тобой происходит? — Вера держалась обеими руками за перила, чтоб не сползти безвольно вниз.

— А что, черт подери, со мной происходит?

— Не чертыхайся, ради Бога. И не делай вид, что не понимаешь. Ты пишешь такие страшные картины, я смирилась с этим и попыталась тебя понять. Но эта картина... она какая-то кощунственная, что ли. Ты же сказал мне, что не знаешь, где эта женщина. Стало быть, она может быть жива, а ты изобразил ее мертвой. Саш, это грех. Огромный и страшный грех, равносильный проклятию.

— Это искусство, Вера. Это та красота, о которой я говорил тебе в день нашего знакомства. Ты просила меня рассказать о женщине совершенной страшной красоты. Так вот, погляди на неё. — Саша отошёл в сторону, чтобы Вера рассмотрела получше.