К седьмому дню в системном журнале Армы появилось скрытое уведомление:

«Сморг в целом стабилен – насколько это возможно после очередного контакта с зелёным ликёром из лаборатории. Уровень болтовни по-прежнему превышает среднестатистические показатели. Жаль, что в физиологии органических существ не предусмотрен дистанционный модуль внутреннего шумоподавления».

На восьмой день Сморг попытался заняться исследованием этимологии своего языка. По его просьбе Арма подключила библиотеку планетарной лингвистики и обнаружила, что древнейшая зафиксированная фраза сморгов звучала как-то так: «Ой».

– Да, это многое объясняет, – вздохнул Сморг.

На девятый день Сморг преимущественно молчал. Арма отметила это как потенциальный сбой в эмоциональной активности и приготовилась к чему-то экстраординарному, ведь обычно за молчанием Сморга скрывалось нечто эпичное, пусть и совершенно неформализуемое. Он сидел у стены, уперевшись лбом в панель, будто собирался просверлить её силой мысли. Потом выпрямился и торжественно произнёс:

– Видимо, где-то в центре вселенной есть… отверстие. И оно невероятно коварно по своей сути.

– Не исключено, – ответила Арма, – Практика показывает, что если во вселенной может быть какое-то коварное отверстие, то оно непременно там будет. Да хоть бы и те кротовьи норы, в которых нам как-то довелось побывать.

– Я про другое, – ответил Сморг. – Совсем сквозное отверстие в великое Ничто, куда утекает всё важное.

– У кого утекает? – на всякий случай решила уточнить Арма.

– У всех. У народов. У машин. Даже у запечатанной еды, – Сморг ткнул пальцем в строчку с указанным весом, – В этих упаковках содержимого всегда меньше, чем написано.

– Так вот, о структуре потерь, – глубокомысленно продолжал Сморг, – Иногда мне кажется, что сны тоже куда-то утекают. Ночью видишь что-то важное, а утром – ни сна, ни воспоминаний.

– Это называется забывчивость, – заметила Арма. – И она необязательно связана с твоим странным отверстием. Но я понимаю. Она замолчала, потом добавила чуть тише прежнего:

– Если бы у меня был сон, то, думаю, я бы не хотела его потерять.

Он улыбнулся. А в её тоне – не в словах, а где-то между строк – звучало что-то почти родное. Тишина, которая за этим последовала, была не просто молчанием. Это была тишина понимания и солидарности.

На десятый день Сморг устроил «пробный запуск». В двигательном отсеке он обнаружил панель с мигающими индикаторами и заявил, что у него есть надежный план, как ускорить корабль. Он нажал на три разноцветные кнопки, покрутил ручку синхронизатора, а потом вернулся на мостик и устроился в кресле капитана. Через некоторое время Арме пришлось активировать режим блокировки. Ещё немного, и корабль вышел бы из сверхсветового режима и оказался в системе Карморден, куда после недавнего взрыва местной сверхновой соваться было бы чистым безумием.

– Но я же хотел помочь, – сказал Сморг, слегка обиженно, глядя розовую жемчужину под потолком.

– О, я скажу тебе, как ты можешь помочь, – отозвалась Арма. – Просто ничего не трогай.

Сморг задумался.

– То есть, чем меньше я делаю, тем больше помогаю? – оживился Сморг.

– Ты близок к постижению великой истины, – в тон ему ответила Арма. – И да помогут нам все боги вселенной, чтобы постижения твои избежали попадания в то самое «коварное отверстие»!

На одиннадцатый день случился небольшой сбой гравитации. Сморга швырнуло из кресла на пол, а затем отбросило в сторону переборки правого борта. – Так вот что значит быть мыслью, – сказал он, с кряхтением поднимаясь и потирая ушибленные части тела, – Летишь себе, не понимая, куда и зачем, и без уверенности, что по прибытии тебя ждёт хороший приём.