Продавец тем временем продолжает, поигрывая золотой кисточкой своей накидки:

– Лучшая шерсть из Ниша, сами жрицы Матери-Земли ее ткали. Оцени, какая гладкость, какая мягкость! Ну точно девичьи пальчики, хе-хе! Моими тканями, госпожа, наслаждаются наложницы самого царя! И всего‐то за три шекеля!

Я мечтательно вздыхаю и невольно поправляю волосы – отвожу их со лба, чтобы лучше рассмотреть, что еще есть на этом замечательном прилавке у настоящего ценителя текстиля.

Торговец меняется в лице.

«Значит, дело не в куртке», – думаю я, отшатываясь. Неловко поворачиваюсь – и, конечно, на кого‐то налетаю.

– Простите…

И вдруг понимаю: куртка, висевшая на локте, исчезла. Потеряла? Когда? Нет, не могла, невозможно.

Вздрогнув, я ощупываю шею – камень тоже исчез! Мой билет домой пропал!

А-а-а!

Не знаю, каким чудом я успеваю заметить знакомый блеск – куртки, конечно. Камень тоже мерцал, но не так ярко, а серебристая ткань на солнце – точно зеркало. Мысленная цепочка «куртка – вор – камень» вспыхивает в голове, и я бросаюсь в погоню.

Хорошо, что надела кроссовки. А еще – что прилавки тут из камня, потому что я бы что‐нибудь покруче плетеных ваз на бегу сшибла. И ожерелий. И блюд с пряностями.

В конце концов я запутываюсь в какой‐то шкуре, жутко пушистой и вонючей. Чуть не плачу от ужаса. Все. Все! Я здесь застряла! Господи боже, это была плохая идея! Зачем я только решилась на приключения? Сидела бы дома, в привычной серой Москве! А здесь меня обокрали, а сейчас наверняка еще и в рабство продадут, потому что денег у меня нет, а чей‐то товар я точно испортила. Вот хотя бы эту шкуру!

Что делать? Что делать?!

Спокойно, Лена, ты справишься. Ты всегда справляешься. Выплюнь мех и соберись.

Так что, когда меня вытаскивают из шкуры – как Клеопатру из ковра, – я изо всех сил улыбаюсь и ловлю мужские взгляды. На женщин мое очарование не действует, но ничего, мужчин здесь больше. Наверняка они в этом мире у власти. Сейчас попрошу найти вора, вернуть мне подвеску – и все будет хорошо.

Точно, отличный план.

И вот я набираю в грудь побольше воздуха… Но ничего не успеваю сказать, потому что все вокруг – сначала торговцы и покупатели, потом вообще вся площадь – утыкаются лбами в каменные плиты пола. Тишина наступает такая, что слышен плеск воды в фонтане у меня за спиной.

Нет, это уже не смешно!

– Послушайте, – начинаю я, чувствуя себя даже не в своей тарелке, а… не в своем мире у всех на виду.

Тишина. Может, и слушают, но почему‐то с земли. Страх так в воздухе и витает. Да что с ними не так? Или со мной?

Вдохнув поглубже – помогает успокоиться, – я оборачиваюсь к фонтану. Решительно снимаю рюкзак, потом наклоняюсь и ловлю струи воды. Сейчас надо напиться, умыться, затем посмотреть на свое отражение в воде. Его хорошо видно – и все с ним так. Тогда в чем дело?

Ничего, сейчас выясним.

Я еще плещу на лицо для храбрости. И уже оборачиваюсь, собираясь подойти к ближайшему торговцу – тому, в чьей шкуре застряла, но вдруг краем глаза замечаю позолоченное лицо статуи. Сейчас, против солнца, мне удается его разглядеть.

И это мое лицо.

Да быть не может!

Забыв про все на свете, я лезу в рюкзак, с трудом, но нахожу косметичку и смотрю на себя в зеркало. Потом – на статую.

Нет. Ну нет! Не может этого быть!

Выходит, может. У статуи действительно мое лицо!

Полюбовавшись на него, а еще – на обнаженную левую грудь, которая скульптору особенно удалась, я решительно поворачиваюсь к тому торговцу, с которым все равно собиралась заговорить. Становлюсь на колени рядом и выдавливаю: