Я чувствую себя загнанной в угол.

Моя семья…

Отец не переживёт потерю ранчо, у него больное сердце. Что будет с братом, у которого жена и трое ребятишек?

Много поколений нашей семьи выросли на ранчо, это наша земля. Наша! Если откажу – всё пропало.

В конце концов я уже терпела близость Рана много раз, и мы правда фактически женаты. Смогу ли я потерпеть ещё раз? Безусловно.

Будет ли это испытанием? Наверняка.

Но что стоит моя гордость в сравнении с многовековым наследием семьи?

Ран встаёт, убирая руку с моего бедра, достаёт противозачаточное зелье из нижнего ящика тумбы – оно лежит там уже пару лет, ещё с его прошлого возвращения, и кидает зелье на кровать, ожидая, что я выпью его.

Я должна сделать выбор.

10. Глава 4.3

Я сижу, не сводя глаза с мужа, застывшего безмолвной статуей у моей кровати. Он нагло опускает взгляд на мою грудь, которую обрисовывает ночная рубашка, не оставляя простора воображению.

Ран красив, я всегда подмечаю это даже невольно. Любая бы подмечала. Что плохого в том, что тебя хочет такой шикарный мужчина?

Ничего. Если бы он просто хотел.

Если бы за этим взглядом – тяжёлым, прожигающим насквозь – не скрывалась необузданная властность, жажда подчинения и звериная жестокость.

Высокий, сильный, он словно выточен из самой тьмы и прочной стали. А лицо, будто высечено резцом воина и поэта одновременно: слишком резкое, но в тоже время гармоничное.

Но за этой демонически притягательной оболочкой – не мужчина.

Демон.

И сейчас демон хочет меня.

– Я не верю тебе, – отрывисто бросаю я. – Ты не вернёшь землю.

Ран слегка поднимает подбородок, и тень ползёт по его лицу, лаская кожу, как нежная любовница.

– Я когда-то лгал тебе, Мира?

Он всегда говорит правду. Как бы жестока и неприглядна она не была.

– Не лгал, – шепчу я.

– После развода земли перейдут тебе.

– Зачем ты делаешь это? Просто скажи, зачем? – в отчаянии вопрошаю я, поднимаясь на ноги и замирая напротив мужа. – Ты же ненавидишь меня, мы можем наконец-то избавиться друг от друга! Ответь, зачем ты пришёл в мою спальню?

Рука Регарана поднимается вверх и ложится на мою щёку. Его лицо становится злым. Кожаная перчатка скользит по коже, грубо оглаживая её. Палец мимолётно касается нижней губы, нажимая на неё.

Я дрожу, как лист на ветру, нервы натянуты до предела.

Ран смотрит на меня, и я вижу в этом взгляде не только злость. Там – голод.

– Ты смыла косметику, – внезапно говорит он.

И теперь похожа на дикарку.

– Придётся потерпеть.

В его глазах что-то вспыхивает, но тут же тонет в глубине зрачка.

– Я хочу, чтобы ты сказал, зачем пришёл в спальню? – продолжаю настаивать я.

– Отвечу, если и ты ответишь. Сколько у тебя было мужчин помимо Тейвара, и кто они?

Вопрос как пощёчина – настолько возмутительный, что я теряю дар речи. Грязный, унизительный, нарочно жестокий.

– Повтори, – шепчу я яростно, медленно подходя ближе. – Давай, Ран. Повтори это. В лицо. Женщине, которая ждала двенадцать лет, пока ты наиграешься в свои игры на войне! Женщине, которая была чистой, которую ты сам сделал её своей.

Он медлит, чуть прищуривается, и всё равно повторяет, с нажимом и едва сдерживаемым гневом:

– Сколько мужчин, Миравель? Сколько их было, пока меня не было?

Я тихо смеюсь. Выходит горько и колюче.

– Только ты, Ран. Только ты всё это время. А у тебя сколько было женщин? Я уверена, что десятки, сотни!

Он усмехается:

– Тебя это волнует, Мира? Волнует, сколько шлюх я поимел?

– Нет, Ран, – произношу я с ледяной яростью. – Меня не волнуют твои шлюхи. Меня волнует только одно – зачем после каждой из них ты возвращался ко мне. И зачем пришёл сейчас?