Когда-то Ран сделал мне комплимент, сказав, что я выгляжу в нём свежей и чистой, как весеннее небо. Он был дико пьян, а я глупа и наивна. Тогда я ещё верила, что вот-вот его военные походы закончатся, он перестанет быть таким грубым со мной, и у нас будет настоящая семья.

Ну и дурой я была.

И, наверное, до сих пор дура, раз храню это воспоминание столько лет.

Я аккуратно складываю платье и кладу поверх остальной одежды. Пусть будет со мной. Не как напоминание о нём. А как напоминание о себе – той, что когда-то верила, мечтала, любила.

Добавляю в сундук простую деревянную расчёску, несколько шёлковых и льняных лент, чтобы заплетать волосы, и серебряную заколку в виде летящего дракона.

Из украшений беру простую цепочку с кулоном-камнем, тонкий браслет, пару скромных серёг. Я всегда была равнодушна к побрякушкам, брать больше не вижу смысла, мне от этой семьи ничего не нужно.

Последним беру небольшой флакон духов с лёгким запахом жасмина.

Вот всё, что у меня осталось от двенадцати лет моей жизни.

Я медленно закрываю сундук, кладу на него ладонь и задерживаю дыхание на мгновение.

За окном сгущаются сумерки, сад тонет в синеве, а над крышей дома вырастают первые звёзды.

Немного почитав, я снимаю платье и достаю первую попавшуюся под руку ночную рубашку. Тонкую, полупрозрачную, с кружевной отделкой по подолу и рукавам. Она доходит всего до колен – неслыханная дерзость по местным меркам.

Когда-то её подарил мне один известный столичный модельер, но я её не носила. Слишком вульгарно.

Но сегодня всё равно. Я слишком устала, чтобы выбирать.

Я ложусь в кровать на холодные простыни. Чувствую себя маленькой девочкой, потерянной в огромном доме. Закрываю глаза, но долго не могу заснуть. Мысли роятся, воспоминания щекочут нутро.

Вся моя жизнь при дворе проносится перед глазами.

Но постепенно всё затухает, и я проваливаюсь в странный сон.

Он тягучий и сладкий, как мёд. В нём нет образов, только ощущения. Чьи-то горячие руки медленно скользят по моим ногам, поднимаются выше, обхватывают бёдра. Ласково, но властно. Грубоватые пальцы легко касаются кожи, оглаживая её. Чьи-то губы – горячие, жадные – прижимаются к моей шее сзади, оставляя влажный след.

Я вздыхаю во сне, изгибаюсь, поддаюсь этому прикосновению, этому странному сну. Чувствую жар, который нарастает между ног.

Я просыпаюсь резко. Грудь судорожно вздымается, кожа горит, лоб вспотел. Сердце бьётся, как у загнанной лани.

Я не одна. Чувствую это всем своим существом.

Поворачиваюсь и вижу мужчину рядом с собой. Он сидит на краю кровати, склонившись ко мне.

Регаран. Это мой муж.

Полутень лежит на его лице, подчеркивая резкие скулы, жёсткий изгиб челюсти, тёмные, коротко остриженные волосы. На Ране простая серая рубашка, лунный свет скользит по его телу, выхватывая бронзовые оттенки шрамов на обнажённых предплечьях.

Его глаза светятся в полумраке, он тяжело дышит, а его огромная рука в перчатке покоится на моём бедре. Сорочка бесстыдно задралась. Мелькает глупая мысль, что во сне меня касались без перчаток. Но приснится может всякое…

– Что ты здесь делаешь? – выпаливаю я, выворачиваясь. – Мы скоро разведёмся.

– Ещё не развелись, а значит, я пришёл получить то, что моё по праву, – хриплым грубым голосом говорит он.

9. Глава 4.2

Я никогда не отказывала мужу в близости, несмотря на то, что наша первая брачная ночь стала для меня настоящим испытанием.

Ран возвращался с войны, приходил в мою спальню и брал то, что ему причиталось. Чаще всего в такие моменты он был пьян, видимо, на трезвую голову я была ему неприятна.