Я не знаю были ли у него другие женщины.

Рискну предположить, что да. Вряд ли здоровый мужчина его темперамента стал бы воздерживаться. Но я о любовницах никогда не знала, и это одна из немногих вещей за что я ему благодарна. Скорее всего он заботился о репутации императорского рода, а не о моём чувстве собственного достоинства, но это уже нюансы, которые с годами стали не так важны.

Я осторожно отползаю на другой край кровати.

– Прав у тебя больше никаких нет, как и у меня обязанностей, – отрезаю я. – Покинь мою комнату, пожалуйста.

Наши спальни совмещены, мне и в голову не пришло, что Ран заявится сюда! Иначе бы я закрыла дверь на ключ.

Он медленно встаёт и обходит моё ложе, приближаясь.

– Что на тебе надето? – взгляд мужа скользит по моим голым смуглым ногам, которые отчётливо выделяются на белоснежных простынях.

Я бросаю короткий взгляд на одеяло, небрежно лежащее на другом конце кровати.

– На мне ночная рубашка, — спокойно отвечаю я.

– Она короткая и прозрачная. Вырядилась, как шлюха. Ждала меня? Думаешь, если сможешь ублажить меня, получишь желаемое?

Я пропускаю оскорбление мимо ушей, поджимая губы.

Желаемое? Он говорит об отцовских землях? Я хмурюсь, пытаясь отыскать на лице мужа ответ.

– Ты сама написала мне письмо с просьбой приехать. Я здесь, жена. Можешь приступать, – лениво усмехается он, проводя тяжёлым взглядом по моему лицу и фигуре. – Хочу увидеть, как сильно ты хочешь получить землю обратно. И постарайся быть хоть немного отзывчивее, чем обычно.

Я написала днём и попросила о встрече перед отъездом, чтобы обсудить моё приданое. Но не думала, что встреча состоится ночью в спальне. Мне казалось, Регаран будет только рад, что больше не нужно поддерживать видимость брака и наступать себе на горло, приходя ко мне.

Холодный озноб бежит по телу.

– Я просила тебя приехать, чтобы поговорить о землях, торговать собой я не собиралась, – с трудом произношу я. – Ты просто отвратителен.

Ран снова опускается на край кровати в паре сантиметров от моих ног. Он склоняет голову, чуть улыбаясь уголком рта. В его глазах мелькает что-то тёмное и жёсткое, знакомое мне слишком хорошо.

– Перед Тейваром ноги раздвинула, а я для тебя отвратителен? Нравятся восемнадцатилетние юнцы?

У меня ощущение, что меня вываляли в грязи. Так паршиво я себя чувствую. Но молчу, до боли закусив губу.

Рука Рана ложится на мою щиколотку и медленно ползёт вверх по ноге:

– Как же ты собиралась меня убедить, Мира? Расскажи мне.

– Воззвать к твоей совести и справедливости, – бросаю я холодно, изо всех сил стараясь не показать, как сильно дрожу от прикосновений. Ладонь мужа уверенно, без стеснения, поднимается выше, замирая на моём обнажённом бедре. – Если они у тебя ещё остались.

Регаран усмехается низко, гортанно, будто услышал невероятно смешную шутку. Его взгляд цепко держит мой, не позволяя отвернуться.

– Совесть? Справедливость? Неужели ты настолько наивна?

Пальцы Рана бесстыдно движутся уже по внутренней стороне моего бедра, вклиниваясь между ногами.

Он не насильник. Никогда не заставлял меня, но ведь и я раньше не отказывала.

Нет… Не станет же он…

Я делаю глубокий судорожный вздох, когда рука останавливается в паре сантиметров от самого сокровенного места. Нужно вскочить и бежать прочь, но я боюсь провоцировать зверя. Он всё равно нагонит.

– Ты давно должна была понять, Миравель. Единственная справедливость в этом мире – это сила. А единственная совесть, которая у меня есть – это моя воля. Но я не хочу тратить время, и сразу озвучу предложение. Хочешь обратно земли – раздвигай ноги. И не строй из себя ледяную статую в постели. Если не хочешь – я встану и уйду. Но земли ты не получишь.