Достал телефон, набрал в поисковике запрос, вчитался и побледнел.

Вероятность того, что кот тянул силы из людей, теперь казалась ему невероятно высокой.

Рядом захохотала тень, чёрные когти вгрызлись в плечо Давида.

«Ты спас девочку, – проскрежетал монстр. – А теперь убей».

Давид отшатнулся, напугав Синицыну и себя заодно.

И поспешил к Невскому. Быстрее бы уже закончить с этой прогулкой.

За спиной хохотал призрак.

Неожиданно повалил снег. Большие хлопья быстро таяли под ногами и превращались в грязь.

Ира рассказывала, как однажды наелась снега и заболела ангиной. При этом она пыталась поймать языком снежинки, и два раза у неё получилось.

Давид сетовал, что придётся опять полчаса чистить ботинки от белых соляных разводов.

Обратно с Иркой идти очень бесило. Может быть, у неё лихорадка ещё бушевала, а, может быть, – наоборот, отпустило, и Синицына вернулась в своё нормальное состояние.

Невероятная чушь сыпалась из её рта на Хворя, забиралась Давиду в уши и просачивалась в мозг.

Ира говорила не переставая, словно и не было у неё болезни и температуры.

Нет, ну зачем ему эта информация:

– Котики не любят пить стоячую воду, им нужна подвижная струя. Фонтанчик, водопадик. Ты знаешь, Давид, как дорого стоят в наше время водопады?

Рядом кралась и скрипела тень, скалилась на каждую фразу Синицыной.

Хворь почесал лоб, сдерживаясь, чтобы не заткнуть себе уши наушниками и каким-нибудь супер-громким металлом.

«У меня мозги сейчас вытекут», – пожаловался бесшумно монстру. Тот сочувственно растворился в воздухе. Но тут же явился, высунувшись между парнем и девушкой.

Ощущение чужого злобного взгляда не оставляло на всём пути до дома Синицыной. Непривычно колючий и злобный. Будто этот новый монстр возненавидел Хворя заранее, ещё даже не прикоснувшись к нему. И Давид старался не смотреть по сторонам, чтобы не встретиться взглядом с очередным чудовищем.

Пока ты не замечаешь их, они не видят тебя.

Одно дело твой личный монстр, и совсем другое дело – новый.

И зачем он только пошёл к Синицыной? И зачем только решил помочь?

«Ты ей должен», – подсказала совесть, и Давид покорно шагал дальше, кивая на непрерывный речитатив девушки.

– Когда мама была жива, мы каждый месяц по музеям ходили. По разным, но больше всего любили Эрмитаж. Мама говорила, что там живые картины.

– Хорошая она у тебя была, – коротко ответил Давид. Сам он раз в месяц посещал экскурсии в Русском музее. Отец настаивал, что искусство благотворно влияет на психологическое спокойствие человека.

– Очень. Папа до сих пор по ней скучает. Даже пить обещал бросить. Но всё у него не получается. Творческий кризис, ёжики-уёжики. Он очень старается, правда, но иногда его не бывает неделями.

– Это странно.

– Да ладно, я уже не ребёнок! Вполне самостоятельная личность! Даже паспорт есть! Показать?

Давиду не нравилась её напускная весёлость и активность:

– Вот сейчас тебе бы пригодилась его помощь.

– Если бы я позвонила, он бы всё бросил и вернулся.

– Да? И что же ты не позвонила? – разглядывая её яркие волосы, Хворь недоумевал, и с чего она такая счастливая? Мать мертва, отец – пьяница. Успеваемость нулевая. Она же ничего в жизни не добьётся. И, скорее всего, Синицыну придётся вести в больницу, чтобы спасти от лихорадки. Вот глаза какие блестящие…

– Так пустяковая ж фигня была. Я уже завтра планирую в инст прийти!

– Я те приду! Лечись давай. Реально, ты – Синицына.

– Чего?

– Как у птички в голове – червяки вместо мозгов.

– Скажешь тоже. Тогда ты – «Хмурь» вместо «Хворь». Но «Хворь» тебе тоже хорошо.