Я приготовилась ловить кота в шаль, но с надеждой спросила:

– А если в Эрмитаже его не примут, можно себе оставить?

– Можно, – великодушно кивнули мне.

– И я с тобой пойду!

А то ещё сдаст моего котика в приют, а я и не узна́ю!

– Нет, температура у тебя. Нельзя с таким жаром выходи́ть из дома.

– Во-первых, температура из-за тебя! Не помнишь, как мы без одежды бегали? Во-вторых, она уже прошла.

Хворь протянул руку – опять потрогать мой лоб, но быстро передумал.

11. ГЛАВА 11. Как у птички в голове

Давид Хворь

Вот угораздило-то. Он должен был быть дома в шесть, а уже половина девятого вечера. Да и в Эрмитаже их не ждут.

Давид настрочил сообщение матери, предупредив, что ему необходимо экстренно готовиться к докладу и он задержится в библиотеке.

И кота надо срочно вынести из квартиры.

Иначе Синицына не доживёт до утра.

Во всяком случае, именно так скрежетал его монстр.

Вываливал чёрные глаза из орбит и пытался перекусить алую нить, которая тянулась от Ирки к коту. Полупрозрачная линия, соединяющая животное и девушку, пульсировала, светилась то ярче, то темнее, натягивалась, когда кот уходил в другую комнату, и обвивалась вокруг шеи Синицыной, когда он садился ей на колени.

«Убить. Убить хочет», – скрипело из зубов чёрного монстра.

Призрак расположился у Давида на плече, став почему-то меньше обычного. Запустил противные склизкие щупальца в нос и ухо. Хворь попытался отпихнуть их рукой, но кулак прошёл сквозь чёрное месиво.

«Тянет жизнь», – шепнул в ответ монстр. Это предостережение вначале насмешило Давида.

Ещё он не слушался своих галлюцинаций.

Но как только Синицына заснула прямо перед Хворем, не опасаясь совершенно, что её ограбят или прибьют, рыжий кот громко заурчал, кровавая нить налилась светом, и в комнате почувствовался тухлый запах болезни и приближающегося ужаса.

Давид провёл языком по железякам брекетов, губы саднило с внутренней стороны. Он слишком много разговаривал сегодня.

Наклонил голову влево, поближе к монстру, и тихо спросил:

– И куда его отдать можно?

«В Эрмитаж», – чудовище показало два ряда острых клыков. Давид кивнул, отсел подальше от девушки и тряхнул плечами.

Рваный туман призрака растёкся в воздухе.

Всю стену над диваном занимала огромная пробковая доска с кучей фотографий. Сегодня Давид смог разглядеть их подробней. В основном виды города, яркая одежда и незнакомые Хворю люди. Хотя Стаса он с раздражением узнал. Карпов стоял в обнимку с парнем в кожаной куртке, больше похожим на панка.

Ира заметалась во сне. Одеяло сползло, открывая длинные ноги в коротких шортах. Кожа её сохранила остатки загара, на стопах виднелась полоска от шлёпок. Она постоянно носила мешковатую одежду, и раньше Хворь не замечал, какая Синицына на самом деле худенькая и миниатюрная.

Так и не скажешь, что она способна утопить кого-то в унитазе.

Давид покачал головой, укрыл несчастную.

Без макияжа она была даже ничего. Ещё бы волосы перекрасить и одеть как человека. Хворь подавил желание заглянуть к ней в шкаф. Наверняка там свалка, как и во всей квартире.

На полу валялись тетради, одежда, пылились шесть грязных чашек и лежал ноутбук. Давид чуть не наступил на него. Дешёвенький совсем, обклеенный дурацкими цветными картинками из сердечек и единорогов.

Только фотоаппарат лежал аккуратно, на полочке в коридоре, будто великая реликвия.

Пыль километровой толщины, на подоконнике два завядших цветка и даже нет гардин. Две комнаты и кухня, а грязи на целые конюшни.

В такой квартире не то что жить, повеситься стыдно.

Давид отнёс посуду на кухню, руки как-то сами на автомате помыли все чашки и всё, что было в раковине. Мать убила бы его за оставленную грязь.