– Натуральный материал? – один из рабочих потер лацкан пиджака пальцами. – Отлично! Эй, Роб, одень ближе к телу, это хоть не расплавится, как синтетика! А это что, портфель? Сгодится на пластырь под жгут!

– Не могу, там моя работа…

Роман отбивался, прижав портфель к груди. Но силы были неравны, руки разжали, портфель выдернули и передали Фальку.

– Хм… Натуральная кожа? Это то, что надо! – он хлопнул Романа по плечу. – Не кисни, парень! Жив останешься, себе таких десять купишь, а на том свете тебе и один не пригодится.

– Там моя работа…

– Извини, пластик может пригодиться, чтобы заплавить разрыв. Кстати, я видел у тебя темные очки…

Укутанный в сто одежек Роб походил на пингвина. Толстый и неуклюжий, он висел между сиденьями, а ему заматывали кисти рук и лицо. Наконец, когда из-под толстого слоя материи на голове наружу торчали только очки, его потащили к круглому железному люку в конце салона. Обжигая руки и ругаясь, один из рабочих отвернул вентиль и распахнул дверцу. Он еле успел прижаться к стене, как из открывшегося пространства вырвался мощный язык пламени и прокатился по салону, оставляя черные разводы и подпалины на стенках и потолке. Естественно, меньше всего к этому был готов Роман. Когда все нырнули под спинки сидений, он остался стоять истуканом, запоздало понимая, что произошло. Спасло его то, что находился в самой дальней части и пламя лишь плюнуло в него сажей, раскрасив белую рубашку черными пятнами.

– У тебя ровно минута! – крикнул Фальк Робу и постучал по циферблату часов. – Задержи дыхание, дышать там нечем. Через минуту мы втянем тебя обратно!

– Не привыкать, Фальк, – сквозь намотанную ткань голос Роба доносился глухо, но вполне различимо, – мы рискуем жизнью каждый день на этой чертовой работе, так почему бы не сделать то же самое и перед ней?

– Все верно, дружище. Только сейчас тебе придется отдуваться за нас всех. Ты готов?

После этих слов Фальк похлопал Роба по плечу, втолкнул в люк и прикрыл за ним створку. В наступившей тишине Роман услышал, как бьется собственное сердце. Каждый удар отзывался гулким стуком, как будто оно хотело пробиться наружу.

– Раз, два, три… – начал он считать про себя, беззвучно шевеля губами.

Присмотревшись, он увидел, что губы шевеляться почти у каждого горняка. Впрочем, они могли просто читать молитвы.

– Пора! – выдохнул Фальк и распахнул дверцу.

В этот раз вместо языка пламени пыхнуло черным дымом, проплывшим по салону косматым облаком. Почти десяток рук тут же схватились за страховочный конец и стали быстро вытягивать эту импровизацию каната из люка. Очень скоро из каморы показалось нога, а потом и Роб в дымящихся комбинезонах. Признаков жизни он не подавал.

Когда его развернуло лицом, то стало видно, что очки оплавились, и пластмасса застыла крупными каплями на материи, словно черные слезы из провалов выгоревших глаз. Роб действовал вслепую и одному богу известно, как он сумел проделать всю работу, сгорая заживо.

Рабочие принялись снимать с Роба комбинезоны, а Роман отвернулся. Ему не хотелось видеть, что сделало с человеком жаркое пламя.

– Стойте… – услышал он сзади. – Не стоит снимать все до конца. Пусть Роб останется в нашей памяти, каким мы его помним.

Появившийся из люка Фальк переключил внимание на себя.

– Я проверил двигатель. Как мы и предполагали, в системе трубопровода оказался свищ. – произнес он, откашлявшись. – Еще немного и он бы разорвался, а с ним и эта жалкая посудина. Роб совершил то, что сделал бы каждый из нас. Но сегодня герой – он!

Роману отчего-то стало стыдно. Перед ним лежал человек, который, как он считал, остался на краю жизни, в то время как перед ним открывалось будущее, о котором Роб мог только мечтать. Но пару минут назад он сделал то, что Роман, сколько бы не искал в себе мужества, но должен был себе честно сознаться – сделать бы не смог. И не только физически, хотя это немаловажно, а даже морально. Заставить себя добровольно влезть в раскаленную топку? Да он бы умер перед ней от разрыва сердца.