Судя по тому, как Гардах поглядывал на меня во время своей долгой и непонятной речи и рисовал пальцем в воздухе схемы, то и дело указывая за спину, он рассказал, как его отряд нашел меня. Потом слово взял Кхар Джахар. О чем он говорил, я не понимала. Судя по постоянно мелькавшему в разговоре мьори – про меня.
Мьори. Мьарив. Мьаривтас. Мы точно как-то связаны. И если связь между всадниками я могла объяснить, понаблюдав за их взаимоотношениями, то мою к ним принадлежность – нет. Но я обязательно все выясню.
КОГДА РЕВЕТЬ ПЕРЕСТАНУ!
Я зло вытерла щеку, опасно взмахнув кинжалом. Акха Джахар тихо засмеялся, перехватил меня за запястье и сам осторожно стер слезы с другой щеки. Подался вперед, словно хотел поцеловать в лоб, но остановился и прошептал:
– Mar mõrí…
Я едва не застонала от отчаяния. В его голосе столько трепета! А я понятия не имею, почему он так говорит, почему смотрит во все глаза, с болезненной нежностью! И зачем этот кинжал вручил, встав на одно колено!
Мьаривтас взял меня за руку и повернулся к собеседникам, поглаживая тыльную сторону моей кисти большим пальцем. От его прикосновений по коже растекалась прохлада, и я задумалась над этой особенностью.
Желтоглазый Гардах согревал, красноглазый Маритас обжигал, а голубоглазые Кхар Джахар и Аик охлаждали прикосновением. Это точно связано с их магией. Видимо, Акха Джахар тоже… снежный маг? Зимний?
Как же мало у меня сведений…
Я украдкой посмотрела на Драха. Он весело смеялся над словами блондина, но, почувствовав мой взгляд, повернул голову. На миг в его глазах снова мелькнул ужас, испытанный им у озера. Всадник виновато улыбнулся, но выдавить ответную улыбку я не сумела и отвернулась.
Акха Джахар ахнул и посмотрел на меня со смесью испуга и восхищения, когда Гардах что-то сказал ему.
– Mar mõrí!
Я шмыгнула носом и хрипло выдавила:
– Мальт… льаса́хт.39
Свободная рука мьаривтаса поднялась и замерла, словно он хотел дотронуться до моего подбородка, но передумал.
– Avür bagaúr. Mar avür jü bagaúr!
Я взглянула на Кхар Джахара. Мой учитель коснулся кончиками пальцев груди у сердца и сжал кулак, глядя на меня с гордостью.
Багау́р значит сильная? Нет, скорее, храбрая. Или смелая.
Мьаривтас указал на мою правую руку и что-то сказал, растерянно взмахнув ладонью. Потом продемонстрировал свою татуировку. Замысловатый узор из переплетенных между собой языков пламени и морозных рисунков, какие появляются на окнах зимой, обвивал его мизинец, растекался по тыльной стороне кисти и убегал под манжету черной рубашки.
Кхар Джахар задумчиво хмыкнул.
– Ah malt salís mõrí?40
В груди заворочалось дурное предчувствие.
«Она не мьори», вот что он сказал. Точнее, спросил.
В виски вдавились невидимые ледяные пальцы. Акха Джахар словно почувствовал мое усилившееся волнение, обнял одной рукой за плечи и заглянул в глаза с непоколебимой уверенностью.
– Nin. Sãr rüfáht úa.
Он коснулся пальцами своей груди возле сердца.
– E úa.
Коснулся точки чуть ниже солнечного сплетения.
Кхар Джахар медленно покачал головой.
– Zün, avür malt kü…
Акха Джахар вскинул подбородок и резко оборвал его:
– Mar salís saík mõrí, at! Sãr rüfáht.
Мужчины сжались вместе со мной после его слов. В голосе мьаривтаса не было угрозы, но всем троим показалось, что он замахнулся, намереваясь ударить нас.
– Avalés im zült amár, mõrí! Ah am vasahtü im zült?
К нам подошел шатен, приехавший с Акха Джахаром. Я машинально посмотрела на линию горизонта – солнце почти скрылось, заливая травяное море багрянцем.
За несколько дней пути я поняла, как связано приветствие со светилом – всадники говорили про черное небо днем, если солнца не было видно, и ночью.