– Надо сначала искупать… – выдавила то, что он и так понимал.

– Наберешь воду? Или мне?

Я прочистила горло.

– Наберу.

Но не двинулась с места.

– Не пытайся, не проглотишь, – с неясными интонациями, вроде как больше суровыми, нежели добрыми, обратился к сыну, который упорно хватал ротиком кулачок. Снова глянув на меня, Чернов чуть дрогнул губами, но эмоция, которую он выдал, осталась для меня столь же непонятной, как и тон его голоса. – Не томи. «Добрыня» психует.

Я вздохнула и побежала готовить все для купания.

Поставила ванночку. Набрала горячей воды. С помощью градусника разбавила до идеальной для младенцев температуры. Добавила отвары трав.

Вернувшись в спальню, достала из комода выглаженные вещички и подгузник. Руслан, между тем, оперативно раздел Севу.

– Скорее… – шепнула я, подавая полотенце.

Сердце сжималось каждый раз, когда видела, как сын зябко подергивает ножками и размахивает кулачками. Ему явно не нравилось оставаться без одежды.

Пока Чернов снимал с себя футболку, я, как обычно, отвернулась.

И, как обычно, скосила тайный взгляд.

С жаром скользнула по широченным плечам, сильным рукам, объемным грудным мышцам. На секунду задержала дыхание и зачем-то спустилась взглядом еще ниже – к рельефным, будто вырезанным ножом, мышцам пресса. Литые линии, сухая мощь, упругая и, я помню, горячая, натянутая поверх стальных волокон кожа. А по ней… Обжигающе интимная темная поросль, растущая так естественно и бесцеремонно, будто подчеркивая, что за всем этим скрыта не только сила, но и необузданная мужская сущность. Чужая территория, куда нельзя соваться даже взглядом, а я вот, умирая от смущения, то и дело порывалась.

Задохнулась, когда этот взгляд перехватил Чернов.

– Идешь? – поторопил он глухо, показывая, что уже прижал к груди Севу.

Резко моргнув, быстро шагнула к нему и, стараясь не касаться, прикрыла полотенцем спинку сына. Дальше Руслан уже сам его завернул. Пока шли к месту купания, блуждала взглядом по квартире. В ванной, не поднимая глаз и практически не дыша, забрала полотенце и повесила на крючок.

Чернов наклонился и опустил Севу в воду.

Я вся сжалась.

Наблюдая, как Чернов поддерживает сына, не могла не отметить, каким разительным был контраст между ними. Крупные ладони мужчины и крошечное тельце Всеволода.Черствый боец и хрупкий ребенок. Но в этом контрасте было что-то удивительно цельное.

– Начинай, – выдохнул Руслан чуть ниже обычного, словно тише говорил не мне, а малышу.

Я взяла ковшик, зачерпнула немного воды и медленно полила ею ножки сына. Сева замер. Пару секунд посопел и, сморщившись, громко возмутился.

– Ну че ты орешь? – напряженно выдал Руслан, приподнимая его чуточку выше. – Все же нормально.

Сын набрал полные легкие и, раскричавшись, задергал ножками, тем самым обрызгав нас двоих, как это каждый раз и происходило, водой.

– Спокойно, мой хороший… – шепнула, проводя ладонью по его животику. – Мы просто купаемся… Ну, родной…

Руслан посмотрел на меня, потом снова на Севу.

– Ты же только что жрать хотел, «Добрыня». Давай без истерик.

Сын на наши уговоры не реагировал. Голосил, бедный, разрывая мне сердце, на протяжении всего процесса. Вода стекала, задерживаясь в его пухлых складочках, которые я и пыталась промыть, чтобы не возникло, не дай Бог, опрелостей и воспалений, а он, размахивая руками, так истошно вопил, будто мы совершали величайшее преступление. Стал затихать только в спальне, когда я уже одевала. Ну а полностью успокоился, едва дала грудь – жадно зачмокал, будто сутки ее не видел. Промедление возникло, потому что с полминуты пришлось ждать, пока Чернов сообразит выйти.