Благо, смена поста прошла без тревоги. Часа три катались.

Едва вошли в квартиру, Библиотека подскочила. Сонная, растрепанная, встревоженная – выбежала в коридор.

– Все в порядке? – спросила нервно.

– Ясное дело, – выдал, фиксируя взглядом беспокойно ходившую из стороны в сторону коляску. – Принимай бойца. Трапезничать желает.

Она сразу нырнула в люльку. Голосом в тот специфический шепот, который только для «Добрыни», ушла.

Я стряхнул озноб, сбросил кроссовки, стянул куртку и покинул территорию.

Выкупался. Побрился. Сделал все дела, включая ручное техобслуживание. Натянул штаны и футболку, которые Библиотека всегда подкладывала в ванную, чтобы не разгуливал по квартире в трусах.

Дисциплина, хули. Все по схеме.

Отправился искать свой плов.

17. Глава 16. Спи, мой сын…

– Людка, раздетой на балкон не бегай! Ни в коем случае, Люда! У тебя грудь, Люда!Застудить никак нельзя! – кричала в трубку мама. – Одевайся, как на улицу! А лучше еще и шерстяным платком под курткой повязывай! И на прогулку тоже платок вяжи! Люда! А?

– Да я поняла, мам, поняла… – выдохнула я, перекидывая нагревшийся телефон на второе ухо. В процессе разговора держать его приходилось плечом, потому что обе руки занимал Всеволод. – Я одеваюсь, мам.

Качая сына, приглядывала за картошкой, которая тушилась на плите. Зыркнув в очередной раз в казан, осторожно прикрутила газ и кинула сверху на крышку, как делала мама, сложенное вчетверо полотенце. Пусть томится до готовности.

– Хочешь, я приеду?

Услышав это, я чуть не расплакалась. Грудь, горло – все сдавило. Скривилась так, что губы вывернуло. Задрожала, чувствуя, как стремительно заполнялись слезами глаза.

Потому что… Было тяжело. Очень.

Грудь задрожала, когда носом сделала вдох. С трудом ведь сдержалась.

Кто бы раньше сказал, что отреагирую так на мамино, обычно воспринимающееся навязчивым и раздражающим, желание помогать… Все бы отдала, чтобы она сейчас рядом была. Но это ведь не дело. Я должна учиться справляться самостоятельно.

– Нет, мам. Мы как-нибудь сами… Все, давай. Забот много. Завтра наберу, – выдала с показной бравадой, спешно прощаясь, чтобы не разрыдаться.

Отбросив телефон, прижала теплый комочек чуть сильнее, чем держала до этого. Сева, пошевелившись, закряхтел, а я, шмыгнув носом, улыбнулась. Когда же сын, сладко зачмокав, уткнулся в меня носиком, совсем в умилении расплылась.

Таким он чудесным был… До невозможного!

А пах… Господи, как восхитительно он пах! Чем-то таким родным, чистым, теплым и до мурашек нежным.

Выпускать из рук не хотелось. Так бы и стояла, вдыхая аромат, слушая дыхание и любуясь каждой черточкой, если бы не быт – требовательный и беспощадный.

Отнесла Севу в спальню, аккуратно положила в кроватку. В квартире было тепло, так что прикрыла только махровым пледом.

Задержалась все-таки... Не смогла сразу уйти.

Непривычно темные и вечно хмурые брови, крошечный носик, губки сердечком, пухлые щечки… Свекровь называла Севу мужичком, а свекор – командиром. Сын, и правда, с первых секунд жизни свои порядки наводил, строил всех, вне зависимости от возраста и звания, и сильно сердился, если мы не понимали, чего он хочет.

Долгие схватки, боль, от которой просто теряла сознание, жуткая беспомощность, удушающий страх, кровотечение – все это померкло, едва увидела сына. Не поверила бы сама себе раньше, но ради него прошла бы все это бесчисленное количество раз.

Хоть он и похож исключительно на Чернова, но каждой клеточкой мой.

– Севушка… – ласково прошептала, коснувшись щечки.

Счастливо вздохнув, повела плечами, чтобы разогнуть затекшую спину, и отправилась заниматься делами.