Жевала и глотала, не чувствуя вкуса. Чернов тоже ел молча, но темп у него был уверенный. Так что вскоре я снова подскочила, чтобы забрать грязную посуду и насыпать ему второе.

– С тобой все в порядке? – спросил он, когда я уже накладывала гречку.

Я замерла.

Что еще за вопрос?

В замешательстве обернулась. Машинально опустила взгляд на табуретку – именно туда смотрел Руслан. И в тот же миг в груди что-то оборвалось.

Кровь. Небольшое, слегка смазанное, но очень яркое пятно.

Ложка выскользнула из пальцев и со звоном полетела по плитке.

Чернов поднялся и двинулся на меня. Я же не могла пошевелиться, даже глазом моргнуть. Оцепенела.

Жар по лицу. Ледяной холод вдоль позвоночника. Перекрывший дыхание ком. И сердце – туда-сюда, туда-сюда… Набатом. Гулко. Одуряюще громко. Словно оно одно на весь мир пашет.

Не выдержала, когда Чернов оказался слишком близко. Выйдя из ступора, вжалась поясницей в столешницу.

Если кровь на табуретке… значит, пятна есть и на моей одежде…

Очередная тепловая волна ударила в голове. Дышать стало совсем трудно. Показалось даже, что мы снова на вершине Кавказа, как было на полевых сборах на третьем курсе, перед затяжным марш-броском.

Воздух разреженный. Слизистые и легкие горят. Шаг в сторону – пропасть.

– Так быть не должно, – по-военному коротко дал оценку происходящему Чернов. И перешел к вопросам: – У тебя что-то болит?

Я пробормотала что-то невнятное, и он протянул руку, словно собирался проверить лично. Вспыхнув, я резко дернулась в сторону. Подальше от него.

– Немного тянет живот, – отрапортавала по факту, пытаясь укрыться от его настойчивого взгляда за собственными волосами.

Хотела даже герань схватить. Выставить перед лицом.

Но это было бы слишком глупо.

– Давно? – вырвал меня из суматошных мыслей спокойный голос Чернова.

– Пару часов.

Пауза. Затяжная. Еще более смущающая.

– Переоденься. Сейчас поедем в больницу, – скомандовал все тем же ровным голосом, без эмоций. – Я пока матери позвоню.

– Мы можем ничего не делать… – зачем-то ляпнула я.

С намеком на то, что срыв беременности развяжет нам двоим руки гораздо быстрее, чем роды. И тут же задохнулась от осознания, что я реально могу потерять сына.

Потом… Это осознание догнал ужас.

Сильнейший страх скрутил все внутренности и сделал тело тяжелым и ватным.

Я снова не могла двигаться.

Пока соображала, как спасать малыша, Чернов тоже думал.

– Это опасно, – решил он в итоге.

С тем же хладнокровием.

Я подняла взгляд. Зачем-то посмотрела ему в глаза. В них мелькнуло нечто такое, что вынудило меня всю сжаться. Изнутри. Остро. До ломоты. Но что именно, я не поняла.

– Алло, мам…

Я торопливо выскочила из кухни, зашла в спальню, дернула из шкафа какие-то вещи и побрела с ними в ванную.

Раздевшись, обнаружила кровь не только на белье, но и на бедрах, халатике… Бросило в дрожь. От всего сразу. Мыслей было много! Но я старалась гнать их и сохранять трезвый рассудок.

Подмылась и оперативно оделась.

Обычных прокладок не было, и я снова прилепила к трусам тонкую ежедневку.

– Что ты там делаешь? – спросил Чернов, слегка стукнув в дверь костяшками. – Мама сказала не тратить время на душ. Нужно как можно скорее попасть в больницу.

– Я уже… Иду… – проблеяла сдавленно.

Пальцы не слушались. Пока Руслан говорил, то и дело соскальзывали, не давая застегнуть рубашку. Оставила верх открытым.

Вдох-выдох.

Но сердце колотилось так, что казалось – вот-вот выскочит наружу.

Схватилась за ручку двери, задержалась на секунду. А потом распахнула ее и шагнула в коридор, нечаянно натыкаясь на Чернова.