Чернов не ответил, завершив тему крайне многозначительным, по моим ощущениям, молчанием.

С той минуты лихорадило, как при повышенной температуре. Но мерить я не стала. Сходила в душ и легла, рассчитывая, что сон все сотрет.

Не получилось.

Встала с кровати в еще более разбитом состоянии. Кровавые выделения на ластовице белья заметила при первом походе в туалет. Но они были скудными, живот не болел, так что панику не поднимала. Решила понаблюдать.

Приготовила Чернову завтрак. Пока он ел, собрала контейнеры с собой. Он удивился, но взял. Поблагодарил даже – коротко и сухо. Я неловко отвернулась. Чуть позже заставила себя проводить его до двери.

– Во сколько сегодня вернешься? – спросила, чтобы знать, когда готовить ужин.

Чернов снова удивился. Отложив на комод флакон парфюма, которым только что сбрызгивал шею, приподнял в недоумении бровь.

– Как вчера, наверное, – бросил неохотно, сосредотачивая на мне какой-то непонятный, слишком уж пристальный взгляд. Меня на нервах слегка тряхнуло. Думаю, незаметно. Стояла достаточно далеко, чтобы он заметил проступившие на коже мурашки. – Бывает, задерживают, если выезд затягивается или выпадает что-то экстренное.

Я кивнула, опуская взгляд.

– Я приготовлю ужин к девяти, – отчиталась по своей части. – Если задержишься, разогрею.

Он пожал плечами.

И вышел.

Мой день пролетел в хлопотах.

Протерла полки в шкафах. Разложила вещи так, чтобы все необходимое сейчас было под рукой, а то, что будет нужно позже – не мешалось.

Потом взялась за полноценную уборку. Вроде бы чисто, но сидеть без дела не хотелось. Занять руки – значит, занять голову. Прошлась с тряпкой по всем поверхностям спальни. Сменила постельное белье, бросила сверху связанный мамой толстый красный плед. Выгрузила на полку книги. На стол поставила несколько фотографий, а на тумбочку у кровати – сделанный своими руками светильник – простой, но красивый. Пропылесосила, выдраила пол, чтобы все блестело.

Перебралась в кухню. Вынула из шкафчиков всю посуду, а ее оказалось немало. Перемыла и натерла до блеска. Разложила, как самой удобно.

Потом пошла в ванную. Поменяла полотенца, разобралась с машинкой, загрузила стирку. Освежила душевую кабину, раковину, зеркала.

Квартира задышала совсем иначе.

Ну, так мне, по крайней мере, казалось.

Сбегав в магазин за продуктами, я прихватила еще роскошную герань, вазу для фруктов, милые подставки под тарелки и оригинальный фарфоровый заварник. Мелочи, но с ними в кухне стало уютнее.

Попила чай с глазированным сырком и взялась за готовку. На первое сварила борщ – густой, как мама учила, чтобы ложка стояла. А на второе – гречку с тушеной говядиной и овощной салат.

Сытно. По-домашнему. Без излишеств.

К приходу Чернова поймала себя на том, что тянет живот. Но отлеживаться не стала. Во-первых, неудобно, нужно же накрыть на стол, потом убрать все. А во-вторых, учитывая физическую подготовку, я была уверена в своем здоровье.

Выдержу. Терпеть – не привыкать.

– Ни хрена себе, ого, – выдал Чернов, увидев на столе борщ.

Вроде как снова удивился.

А я следом за ним… Что тут необычного?

Стало неудобно, и я просто отвернулась к раковине.

По позвоночнику заструились молнии. Телу стало горячо, а щекам – аж колко. Руки задрожали, но я пристроила их в работу – губка в одной руке, тарелка в другой. Вода шумела, маскируя странно сбившееся дыхание. По ногам в это время носился и скручивал кожу холодок.

– А ты почему не ешь? – окликнул вдруг Чернов.

Голос прозвучал буднично. Но я с непривычки все равно разволновалась. Потому, вытерев руки и взяв немного каши, поспешила за стол. Отбывая очередную повинность, уткнулась носом в тарелку.