Я не дышала. Не двигалась. Не могла даже моргнуть.

Смотрела на нависающего надо мной Чернова и молилась, чтобы он ушел.

– Нормально, – проскрипела отрывисто.

Не говорить же, что его присутствие вызвало новый приступ напряжения. Что именно из-за него мне снова стало плохо.

Благо… Вскоре после того, как я дала ответ, Руслан выпрямился, и пронизывающий меня взгляд отдалился.

– Оставлю тебе немного денег. Вдруг понадобится. Там внизу ларьки есть. Куда положить?

Я смущенно кивнула на тумбочку.

Руслан молча положил купюры и, как назло, вновь застыл на мне взглядом. Я хотела сказать «спасибо», но под пристальным вниманием суровых глаз слова застряли в горле, так и не сумев протолкнуться мимо бьющегося в бешеном ритме сердца.

– Ты не мог бы уйти? – выдала вместо того. – Я сильно устала. Накачали чем-то, засыпаю уже…

– Безусловно, – отчеканил Чернов. Задержался еще на мгновение. Будто хотел что-то добавить, но не стал. – Отдыхай.

Просто развернулся и ушел.

Больше за весь мой стационар в палату не заходил. Передавал, что заказывала, через мать. И слава Богу! Хватало сообщений, с которыми мой нуждающийся в покое организм буквально сходил с ума.

Руслан Чернов:

Как ты?

Я:

Нормально.

Руслан Чернов:

Что говорят? Лучше стало?

Я:

Вроде как рано делать такие выводы. Но крови стало меньше. После контрольного УЗИ будет ясно.

Руслан Чернов:

Ок.

Светлана Борисовна устроила меня в действительно лучшую палату – с собственным санузлом, холодильником, телевизором, радио и даже микроволновкой. Кормили в ведомственном медцентре очень хорошо, но она все равно приносила домашнюю еду.

Приезжала, конечно же, и моя мама. И слышно ее было задолго до того, как она входила на этаж. Со всеми здоровалась, раздавала гостинцы, сыпала неуместными шуточками и заливисто хохотала.

КВН на выезде.

– Людка! Ой, Господи, доченька моя несчастная! – запричитала она в первый свой визит.

Из коридора. Не успев распахнуть дверь.

Натужно дыша, втащила две огромные клетчатые сумки, тяжело свалила их на пол и тут же бросилась ко мне.

– Ой, Людка! – взвыла сипло, чуть не плача. – Ой, ну Боже ж ты мой, ну куда ж тебя занесло!

Закатив глаза, трижды перекрестила меня.

– Мам, – зашипела я, высвобождаясь из ее захвата. – У меня угроза, а не смертный приговор.

– Да я знаю! – всплеснула руками. И дальше свое: – Ой, дочечка… Ой, ой…

– Ну вот зачем ты приехала? В такую жару, да с таким грузом!

Но мама уже не слушала. Разгружала свою поклажу.

– Так! Тарелку давай! Я тебе харчо привезла, с баранинкой, горяченький… В термосе! Ой, и кстати, творожок, Людвиковна, надо кушать! Кальций же! Для косточек!

– Папу Сергеем звали.

– Да знаю я! – махнула рукой. – Вот железо! – выудила печеночные оладьи. – Светлана Борисовна сказала, что полезно!

Я закатила глаза.

– Мам, ты надолго?

– Ой, так тебе что, плохо с матерью?! – обиделась мгновенно. – Я тут, между прочим, пока сватья на кесарево, за тебя отвечаю!

– Мам…

– Ну, ну, ладно! – всплеснула руками. И тут же сложила их, будто в молитве. – Только поешь!

Я устало вздохнула. Сопротивляться не было смысла.

Мама между тем уже устроилась у прикроватной тумбочки, отвинтила крышку и переложила суп в глубокую миску.

Пока я ела, распихала остальное по холодильнику.

– Тут тебе и мясо, и рыба, и пироги, и свежий морс!

В следующую минуту она уже раскладывала какие-то полотенца, встряхивала мои вещи и без надобности убиралась.

– Ну… Не царские палаты, конечно, – сделала вывод. – Но жить можно.

Подобным образом мама появлялась еще трижды. Каждый раз с теми же ахами, вздохами и горами еды. С одной стороны – раздражало. С другой – было понятно, что таким образом она просто справлялась со своей тревогой.