– Вопросы есть? – спросил я, ломая взгляд.

Она подняла руку. Ладонь дрожала. Кивнув в ответ, что готов услышать вопрос, но внутри сердце пропустило один удар.

– А… а как лечили эту болезнь?

«Беги», – кричало внутри. Но я ответил, глядя поверх её головы:

– Изоляция. Голод. Молитвы.

Она опустила взгляд. В уголке рта дрогнула тень улыбки – горькой, как полынь.

После пары я задержался, протирая доску. Услышал за спиной шаги.

Оборачиваться – значит признать то, что между нами вспыхнуло. Не оборачиваться – трусость для самого себя, что не могу признаться в том, что жжет сердце.

Я знал, что это была она. Она последней выходила из аудитории, к слову, моя младшая решила сегодня не ходить в университет.

Не хотел, чтобы она заводила разговор о пятнице. Мне просто нечего было сказать.

Хотя нет, было что. Я бы с чертовским удовольствием бы повторил этот поцелуй, только дольше.

Проникновенней…

Чувственней.

– Даниил Константинович, – её шёпот обжёг сильнее виски.

Мелок сломался в руке. Рассыпался белой пылью.

– Настя, – повернулся, стирая пальцы о брюки. – Тебе… к семинару нужно доработать аргументацию в эссе. Забыл написать это тебе на почту. Запомнишь или мне продублировать?

Она побледнела. Протянула паузу, будто надеясь, что я скажу больше. Но я уже стал тем, кем должен был стать – преподавателем, старшим, опорой и поддержкой для своих учеников.

– Да нет, так запомню.

Она кивнула, но её плечи опустились, будто я сорвал с них невидимый плащ надежды. Повернулась к двери – медленно, словно давая мне последний шанс отозваться, окликнуть, остановить. Я стиснул зубы, впиваясь ногтями в ладони до покалывания кожи. Дверь захлопнулась с тихим стуком, похожим на приговор.

Аудитория оглохла. Белый шум в ушах, запах мела – всё смешалось в ядовитый коктейль. Уронил сломанный мелок в мусорку, заметив, что пальцы дрожат.

Преподаватель истории психологии, чёрт возьми. Должен был предвидеть это.

Предвидеть её.

Но как предвидеть бурю, если ты десятилетиями изучал лишь прах ураганов прошлого?

В раздевалке срываю галстук – он удавкой впился в шею. В зеркале лицо незнакомца: щетина, тени под глазами, губы, что помнят её прикосновение лучше, чем лекции о Юнге.

– Сумасшедший, – шиплю себе, наливая ледяной воды из кулера.

Но вечером, за конспектами о Фромме и бегстве от свободы, ловлю себя на том, что рисую на полях её имя.

Настя.

Буквы пляшут, как в школьной записке. Внезапно вскакиваю, роняя стопку книг:

«Любовь и воля». Мэй.

«Психология страсти». Фишер.

«Этика профессиональных границ».

Последнюю швыряю в стену. Переплёт трещит, страницы веером рассыпаются по полу – как белые крылья мёртвой чайки.

В пятницу она споткнулась. В понедельник спотыкаюсь я – о собственные принципы.

Беру телефон и звоню Еве. Нужно как-то отвлечься от всего этого.

Мой голос будто чуждый звучит:

– Привет.

– Привет, чет случилось?

Делаю паузу, но небольшую.

– Заходи завтра, обсудим твой курсач.

– Ты пьян? – смеётся она.

Да. Пьян твоей подругой. Но прикусываю язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Просто заходи, – бросаю, – я тебе кое-что дам, чтобы было легче.

– А как же твое «ты не получишь автоматом»?

Она знает, что получит. Она же моя сестра…

– Поэтому я и говорю, заходи ко мне, я дам тебе материал.

– Блин, Дань, – ворчит сестра в трубку. – Давай в среду?

Вздыхаю. Неугомонная, но я всегда ей уступал.

– Ладно. Передам тебе в среду.

– Ты чудо!

И мы разъединяем связь.

Но к ночи я набираю сообщение Насте в мессенджер:

«Аргументация требует личных примеров. Завтра после пар. Обсудим».

Удаляю.

Пишу снова: