Особо-то мыслей не было. Слишком мало я знала про этот мир. Одно поняла точно – магия вызывает неприязнь и зависть окружающих. Думаю, если бы семье было невыгодно использовать магию девочки Алуны для огородных работ, то и не использовали бы. Зато потом, когда она лежала слабая и беспомощная, вполне можно было обзывать её бездельницей. Не знаю, что при этом чувствовала она, а я точно больше не стану делать вот это вот странное руками – это обессиливает меня.

И ещё я поняла – здесь нет никаких магических академий, никто и ничему не будет меня обучать. Нужно самой понять, как это работает. Просто для того, чтобы не было больше вот таких непроизвольных вспышек, как с кроватью. Хорошо уже то, что моё беспамятство никого особо не смутило. Напротив, Лита как будто радовалась, что я ничего не помню. Наводило меня это на дурные мысли – а от колдовства ли обессилила Алуна?

Сидеть просто так было довольно бессмысленно, потому я пошла во двор – хоть осмотрюсь.

Семья уютно устроилась за столом. Ели какую-то густую похлёбку, пахло пряной травкой и мясным бульоном. Старший из братьев, громко сербая с ложки, приговаривал:
— Ох, и хороша сегодня! Прям объедение!

Это было настолько мерзко и унизительно, что у меня опять навернулись слёзы на глаза. Я прошла мимо жрущей семейки и вышла за калитку. Надо подумать, может быть, я смогу найти работу в селе. Или попробовать перебраться в город. А для начала, нужно что-то решить с кроватью. То, что я обмочилась – следствие бессилия после магии. Возможно, если бы меня кормили нормально, я бы и не была такой слабой.

Я сидела за плетёным забором дома на обычной деревенской лавочке, рассматривала сельскую улицу, лежащую у двора напротив меня в тёплой дорожной пыли зевающую собаку, и обдумывала последовательность действий. Первое, в чём я нуждалась – информация. Лита явно не была достаточно хорошо осведомлённой о событиях в мире. Ладно, мир подождёт, есть дела поважнее.

Мой дом был крайним на этой улочке. А пока, я видела вдалеке, за деревьями, проблески воды. Если там река, нужно вытрясти мокрую солому из тюфяка, отнести на реку и постирать то, что я с себя сняла и чехол от матраса. До завтра он высохнет, а у меня будет хоть какая-то одежка на смену.

Кусок мыла, самого обычного, хозяйственного, со специфическим, незабываемым запахом, нашла в глиняном черепке на окошке в своей «спальне». Порадовалась, что не нужно просить. В ящике с бельём отыскался ещё и мешок с хламом – пара сломанных гребней, маленькое зеркальце с ручкой в красивой резной рамке, несколько витых шнурков и нитки-иголки-ножницы.

Зеркало я взяла с собой – в помещении было слишком темно, а давать мне светляка никто не собирался. Тюфяк вонял, так же, как и сорочка. Мокрую солому я вытрясла на кучу навоза – возле курятника увидела. Дотащила всё до берега неширокой речушки, бросила в воду тяжёлый чехол и села рассматривать себя. Пусть в голове клубок из обрывков информации, страха и неуверенности, но на голове-то не обязательно колтуны носить.

Глаза у меня были синие, довольно красивые, чуть раскосые. Узкое, почти треугольное лицо, островатый подбородок, тонкий нос. Волосы, кажется, серебристые, без малейшей желтизны. Такой оттенок получить в моём мире – надо хорошо поискать мастера. Да и заплатить немало. А тут – природа подарила просто так. Тем ярче смотрелись тёмные брови и ресницы. Пожалуй, я – симпатичная. Губы только бледные, да и синева под глазами. Но это, скорее, от недостатка питания.

Я достала обломок гребня и, вздохнув, принялась разбирать колтуны – стричь такую красоту было просто жалко.