— А я не о стрижке говорила, — подняла я глаза на его теперь полностью открытый лоб. — Я говорила о тебе в качестве мужа.

Харт не изменился в лице — или я просто не могла так быстро привыкнуть к нему коротко стриженному.

— А тебя спрашивали про стрижку.

Я поджала губы, чувствуя перед девушкой вину, пусть и нечаянную:

— Я не поняла. Извини.

— Ну… Извиняться не передо мной надо. Бывает. Впрочем, она меня тоже не поняла. Я просил два дюйма снять, а она два дюйма оставила…

Он провел рукой по почти что гладкой теперь голове. Нет, у него не ежик, но от челки не осталось и следа. Если не считать треугольничка на левом боку… Обкарнали — жаль, что я не знаю такого же слова по-английски. Хотя и хорошо, что не знаю. Зачем обижать его ещё и по поводу стрижки…

— Не нравится? — Харт по-прежнему улыбался.

— Отрастут, — ушла я от прямого ответа. — Зато можно не причесываться пару месяцев.

— Ну, я и так никогда не причесывался. У меня на голове стараниями Джеффа больше дюйма не вырастало.

— Добро пожаловать в детство! — пошутила я, хоть и не умела шутить ни по-русски, ни по-английски.

— Спасибо, не надо. Детством я сыт по горло. Мне бы во взрослую жизнь войти без особых потерь. Но, увы, не получится.

Улыбка исчезла — о ком он сейчас подумал: о Найле, который скоро умрет, или о Мелоди, с которой из-за отца он перестанет общаться? Или об обоих сразу, своей единственной семье.

— Давай зайдём в аптеку? Гавайцы пиццу вовремя все равно не приготовят, а у нас и так в запасе целых пять минут.

— Зачем тебе в аптеку? — напряглась я не на шутку от противных мыслей. — У тебя что-то болит?

Ну, кроме того места, и головы!

— Таблетки купить для бассейна. Мне не понравилась проба воды, которую я сделал вечером.

Вот же я… Дура! Ну дура!

— Я уже испугалась, что Найлу стало хуже, — соврала я, чтобы хоть как-то оправдать свою растерянность и горящие щеки.

— Завтра судный день. Надеюсь, доктор отзвонится с хорошими новостями. Ну как хорошими… Что Найлу хуже, но не намного. Он принимает экспериментальные таблетки, и они продержали его на плаву шесть лет, хотя рак у него обнаружили уже на последней стадии. Все думал, что просто простыл, и ему выписывали антибиотик за антибиотиком. Пойдём, я хочу ещё купить тебе орешки с Большого Острова. На Молокае я их не видел. Пошли, чего стоишь?

А я сама не знала, чего стою. И чего вообще стою, что получаю такие откровения от постороннего человека.

— Харт…

Вместо слов я раскинула руки. Он стоял совсем рядом, и мне не составило никакого труда сомкнуть пальцы у него за спиной.

— Все будет хорошо.

Он уткнулся мне в плечо, не делая попыток ни прижать сильнее, ни поцеловать.

— У меня такая дурацкая стрижка, что тебе стало меня по-настоящему жалко? — пробубнил он мне в футболку.

После таких слов захотелось его отшлепать. Или хотя бы дать подзатыльник, хотя зарыться в мое плечо ещё глубже у него бы не получилось.

— Волосы отрастут…

— Спасибо.

И я знала, что он благодарит меня совсем не за обещание снова иметь возможность убирать с глаз челку. Я прижала его к себе ещё сильнее, и когда он запустил руки мне под футболку, я почувствовала, какие они у него ледяные. Пусть греет, он ведь не поднял их выше талии и не опустил ниже. Ему просто безумно не хватает простого человеческого тепла. Никогда не жалуйся, никогда не объясняй — так он и жил, спрятавшись в скорлупу, как того требовал Найл и Джефф. Наверное, единственный человек, которому Харт жаловался, был судья.

27. Веселого Рождества!

Мы, кажется, не пили никакого нектара — наверное, кона-кофе оказался таким липким, что мы не отлипали друг от друга больше минуты — просто стояли под козырьком, мешая прохожим. Их было человека три, и они с улыбкой обошли нашу обнимающуюся пару. Ничего предосудительного в нашем стоянии не было — Харт просто сжимал меня до треска в костях, точно проверял мое существование на реальность, хотя я слишком много о себе возомнила, решив, что могу походить на девушку-мечту. Нет, я была просто сгустком горячей плоти, и именно тепла в тот момент ему и не хватало под палящим солнцем Гонолулы.