— Так вы тоже калифорниец?

— Что значит, тоже?

— Я вырос в Калифорнии и тоже скучаю по настоящим елкам. Один мой дед сам рубил дерево в лесу к Рождеству, а другой ехал со мной шестьдесят миль, чтобы купить елку с фермы.

— Так это у тебя традиция, да?

— Как бы сейчас получилось на двадцать миль меньше и без серпантина… Так как по воздуху.

— Так вы туристами тут?

— Нет, — рассмеялся Харт. — Мы тоже фермеры… Я остался тут из-за какао.

— На Молокае? Мне казалось, там только кофе растет…

— Нет, на Большом Острове…

— Черт, я уже запутался… Так откуда вы?

— Из России, — уже в открытую хохотал Харт.

— Так будет проще, — поддержал его хозяин. — Тогда я из Ирландии буду. Ну, мой прадед.

— На том и сойдемся, — Харт поднял руку, и мужик ударил в его раскрытую ладонь кулаком.

Но сошлись мы у дерева, с которого начинался ряд невысоких, но пышных ёлочек — издалека елки елками, а вблизи кипарисы, но совсем не такие, какими я их себе представляла, а просто елочки с пушистыми веточками в маленьких иголочках.

— В Хило я обычно покупаю по традиции Нобл, — сказал Харт, прислоняясь к дереву, точно к дверному косяку.

Мужик приложил к его голове ладонь и отправил к следующему дереву.

— В двенадцатом году сюда пришел контейнер с улитками, и все елки с материка отправили восвояси, и тогда народ бросился покупать наши деревья, и мы едва справились. Ну, эта подходит? Я срублю под самый корень.

Харт махнул рукой на елку в соседнем ряду.

— Джулия, тебе та нравится?

Я, не раздумывая, кивнула, и мужик прошел сквозь деревья, вынимая пилу, точно шпагу из ножен.

— Вон под тем деревом! — мужик махнул пилой в сторону высоченной ели с редкими ветвями. — Я закопал пепел отца, чтобы он мог продолжать наслаждаться своей фермой. А вон там, — мужик махнул рукой в другом направлении, — дом моей матери, и она может видеть ель из окна и думать об отце. Иногда я вижу в ветвях сову, и мне хочется верить, что гавайцы правы и это отец вернулся, чтобы охранять нас от зла.

Мужик присел у кипариса и начал пилить его ствол.

— Все же многие здесь предпочитают Норфок ещё и потому, что дерево не рубится под корень. Срезают верхушку, и за три года оно вырастает на недостающие шесть футов.

— Мы будем плохими, ладно?

— Конечно, можно! Иначе для чего я выращиваю рождественские деревья?

Харт отступил в сторону, когда мужик взвалил спиленное дерево себе на плечо.

— Ему не надо помочь? — шепнула я.

Харт мотнул головой:

— Это сервис, за который я плачу.

Я кивнула — понятно. Но, может, тут так принято?

Мужик прошагал всю дорогу с деревом на плече, но продолжал болтать, будто шел налегке.

— А мы шарами не деревья украшали, а секвойи вокруг дома, — поддерживал разговор Харт, продолжая держать меня за руку. — Довольно выгодно иметь одного деда в лесу, а второго на берегу океана: с одним я на лыжах катался, с другим — на доске. И все в одно и то же время!

— И с чего тогда твои родители решили выращивать на Гавайях какао?

— Мои родители погибли, когда я был еще ребенком. Это было мое решение перебраться на Гавайи, потому что я очень люблю есть бобы какао сырыми, а каждый плод продается по пять баксов. Немного дорого — приходится выращивать самому.

— Хорошая причина. А жена не скучает по российскому снегу?

Харт не бросил на меня взгляда, но, к счастью, не усилил и рукопожатия.

— А чего скучать? Из Хило прямые полеты в Калифорнии, там четыре часа за рулем, и купайся в снегу до конца апреля уж точно.

— А… Ну да… — протянул мужик и скинул с плеча елку.

Мы стояли около большой красной воронки, которая пожрала бедный кипарис и выплюнула на стол запакованным в сетку. Елки-палки! Нет, не палки, а очень даже пушистики превратились в упакованную сосиску, которая легко легла на крышу рентованной машинки. Теперь Харт попросил помочь ему закрепить покупку на багажнике. А мы ещё не заплатили за дерево!