24. Холохоло?

— Холохоло? 

Харт распахнул передо мной дверь самолета, но я не двинулась с места.

— Прокатишься со мной? — усмехнулся пилот. — По-гавайски!

Я ответила ему такой же широкой улыбкой. О, да! Все у него не как у людей, а по-гавайски! Даже если и сказано по-английски или даже, упаси боже, по-русски!

Мои наушники продолжали лежать на заднем сиденье, куда я их бросила по прилёту. Пока Харт инспектировал самолёт, я закрыла уши и пристегнулась — пусть хоть похвалит разок, что ли! Но пилот только улыбнулся, водружая на собственную голову наушники деда. Приём? Есть приём! Да, мы обменялись с ним английским «как дела?»

Дела у нас были странными: он планировал для себя спокойный полёт за ёлкой, а из-за меня летел теперь в мокрых плавках. Еще спросил с улыбкой, разбудил ли меня океан? Ещё как! Я всё ещё не согрелась, хоть и была в сухой одежде.

С Хартом мы взлетели быстрее, чем с Найлом. Инспекция самолета, даже с учётом того, что у него не было помощника в лице Кайла, прошла не в темпе вальса, а в темпе канкана. Однако мое сердце все же успело отстучать барабанную дробь страха, когда я услышала уже знакомую фразу диспетчера про свободную полосу. Будто мы не видели ее собственными глазами, но правила есть правила. Особенно, если это правила хорошего тона. 

Мы летели то ли под облаками, то ли над облаками, потому что их просто не было. Летели в другую сторону и чтобы попасть на Оаху, пришлось облетать Молокай над голубым океаном. До зеленых гор будто рукой подать, и похожи они на обросшие мхом пеньки, жмущиеся друг к другу  — какое дурацкое сравнение пришло мне в голову…

— Смотри вниз! — скомандовал Харт.

Мы летели над пляжем — нет, это была своеобразная залысины на берегу: треугольнички дорожек и в них между деревьями домики с белыми и красными крышами — если бы я взялась их считать, то не ушла бы, наверное, дальше третьего десятка.

— Это Калаупапа, колония прокаженных, о которой я тебе рассказывал. Попасть туда можно только с гидом и по специальному разрешению от администрации, если тебя лично не пригласили ее жители. Ну и на мулах по козьей тропе через мыс, которую раньше охранял парень с ружьем, чтобы больные не сбежали в мир якобы здоровых. 

— Для чего тут посадочная полоса тогда?

— Для официальных лиц… И гидов. Мне даже с разрешением на посещение не позволят тут приземлиться. Но собственно у меня никогда и не возникало желание сюда прийти. Хотя Найл с Ларой говорили, что это незабываемое ощущение соприкосновения с историей — будто перемещаешься на сто лет назад. Но по мне это все еще не история, пока жив хоть один из бывших пациентов. Кстати дети, которых забирали отсюда сразу после рождения и отдавали приемным родителям, которые значились в их свидетельствах о рождении как настоящие, чтобы причастность к прокаженным не мешала им жить… Так вот эти дети, которым повезло узнать своих настоящих родителей и даже встретиться с ними, считают, что это священная земля, и нельзя открывать ее для туризма. Сейчас сюда могут прийти лишь взрослые, но если представить малолетних детей, бегающих среди могил, то я могу понять тех людей, которые против… Но их вряд ли будут слушать, потому что вмешается католическая церковь. Отец Дамьен, который служил в колонии с ее основания, признан святым, и паломники рванут на Молокай со всех концов земли. И это, сама понимаешь, выгодно властям, потому что сейчас эта деревня, я говорю про весь остров, никому даром не нужна… Собственно туристическая фишка острова и является его максимальная приближенность к тому, как жили гавайцы до превращения островов в туристический рай. Но официально будет значиться, что парк открывается для туристов, чтобы сохранить историю… Тебе скучно, да? Дома Найл может предложить тебе книжку про колонию — возможно, тебе будет интересно ее почитать… Ты же писатель! Да вот ещё, Роберт Льюис Стивенсон посетил этот остров, но не для сбора материала для книги, а просто чтобы скрасить больным людям существование. Он привез с собой дорогущее пианино, чтобы девочки могли заниматься музыкой. И они играли — даже когда на руках из-за болезни не оставалось пальцев. Он провел с монахинями и детьми неделю, рассказывая им разные истории… Ну, где улыбка? Я просто так сотрясаю воздух?