Думать о возлюбленном, молиться за его душу и за свою, делая вид, что смирилась, покорилась, что довольна выпавшей долей. И не сметь назвать сына именем потерянного возлюбленного. Да лучше не будет у неё сыновей!

Люди приближались, и Лада решилась. Бросилась спиной в воду, раскинув руки, как птица, собирающаяся взлететь, мелькнуло небо, и где-то в вышине жалобно прокричала ворона. И всё смолкло в глубине прохладных вод Ильмень.

Лада вздохнула, хотела выплыть, но чьи-то руки схватили накрепко и потащили на дно. В горле першило, Лада попыталась вырваться и сделала вдох. Горькая водица хлынула в горло, а песнь в ушах зазвучала явственнее: «Вода солона от наших слёз, пролитых по любимым. И на сердце тоска и лёд, никто в гости к нам не идёт».

И тишина. Холод и тишина.

3. Глава 3. Вторая жизнь

1

Сначала ей долго снились цветные сны. О далёких землях, связанных единой водой, и в каждой земле жили полупрозрачные девы в светлых одеждах, вечно молодые, вечно осуждённые на грустные песни и невеселые шутки.

Проклятые, обреченные водить хороводы при свете Луны. Лада вслушивалась в их разговоры, смотрела как бы издали за нехитрым бытом, и он ей всё больше нравился. Жили девы под водой, каждая в тереме, который издалека казался маленькой речной раковиной, а когда войдёшь внутрь, то всё меняется.

Хоромы такие богато украшенные, что царицам впору в них сиживать и слушать сказки. Жалко, Ладу надолго внутрь не пускали, так и говорили: «Нельзя тебе». И прикладывали палец к губам, чтобы не расспрашивала, мол, в своё время узнаешь.

И улыбались по-доброму, как сестрице или милой подруге. Вскоре Лада уже и позабыла, кем была и о чём печалилась. К чему помнить о том в глубоком сне? Тревоги и заботы житейские начнутся, когда она очнётся, а пока смотри во все глаза и запоминай.

Под водой дышалось легко, вольготно, словно воздух чистейший пьёшь, и голова кружится от ничем не обоснованной радости. И глаза совсем не слезились, и света, как оказалось, вполне хватает. Просыпаться не хотелось, боязно, а всё одно придётся, Лада это понимала.

И однажды открыла глаза. Вздохнула полной грудью, присела на лавке в тесной пустой комнате, украшенной самоткаными половиками, и вспомнила всё, что было. Навалилась кручина, беда на грудь и плечи накинула невидимое одеяло, из-под которого выбраться не легче, чем из-под толщи снега или сырой землицы.

— Богдан! — позвала она, и тут резная дверь тихонько отворилась.

— Нет его здесь, не зови, но давай знакомиться, — произнесла с улыбкой темноволосая дева с густыми распущенными волосами, доходящими до пояса. Одета она была в белое просторное платье, подпоясанное тонкой голубой лентой.

Лада сразу её узнала.

— Это тебя я видела на берегу в тот день.

— Меня. Я Праскева, дочь колдуна, что на окраине Ветрил жил. Ты меня не бойся, я тут вроде как за главную, — от улыбки незнакомки стало теплее, и дрожать Лада перестала. Головная боль унялась, уступив место любопытству.

— Где это я? Меня ищут, должно быть.

Сначала надо спросить самое главное, а уж после прикинуть, что из сказанного собеседницей, правда. Например, Лада не помнила в их Ветрилах никаких колдунов, отец Дионисий бы не позволил жить нехристю и творить то, что противоречит закону Божьему.

— Теперь это и твой дом. Пока тесноват, но ты самая младшая, так что не взыщи! — Праскева подошла ближе и присела рядом, хорошо, что не стала дотрагиваться, рук не протягивала. Незнакомка была высокой, ладной, красивой, двигалась плавно, будто не шла, а плыла в танце. И всё же Ладе было от неё не по себе.