— Отрицать не стану, говорят, барыня так сказывали на днях, но завтра у тебя особый день, а Алина Никоноровна на сносях, попроси у неё милость, подарок, она не откажет. Вернёт твоего голубка обратно, далеко, чай, не увезли.

И замолчала, закрыла глаза, мол, дремлю, не мешай.

У Лады работа не спорилась, мешали слёзы, они будто были сами по себе, а Лада смотрела со стороны. Безучастная, бессловесная, призрак, одним словом.

Богдан, где ты? Не придёшь теперь. Видать, не видение тогда в чулане было, правда истинная, да разве от того легче? Обернуться бы сейчас горлинкой, вылететь с постылого подворья и устремиться в чистое небо!

В небе опасно, зато глоток свободы — лети, куда хочешь. В небе орлы, соколы, другие хищные птицы, и всё же в небе вольготно, нет пут, сдерживающих размах крыльев, нет надзора, можно лететь рядом с тем, кого выбрало сердце, и если повезет, то пролететь до самого горизонта, где кончается одна жизнь и начинается другая.

А если нет, то хотя бы умереть, познав счастье и увидев любимого прежде, чем очи сомкнёт вечная ночь. Воскресение, говорите? И в этом смысл земной жизни — в страдании? В том, чтобы быть куклой в равнодушных руках? И отец её кукла, и она сама, и даже Богдан — чем не раскрашенная деревяшка, танцующая, когда дёргают за нитки?

«Лада, выйди за дверь, открыто. Христина не заметит», — прозвучал голос Глафиры, и Лада вскинула голову. Баба Хрися спала, прислонившись к стене и чуть приоткрыв рот. Лада отложила шитьё, на цыпочках приблизилась к нянюшке хозяйки, но та не шевельнулась.

«Померла, что ли?» — с содроганием подумалось Ладе, но Глафа тут же мысленно ответила: «Спит, торопись. Иди туда, куда ноги приведут».

Повторять Ладе не пришлось. Вдруг пропал куда-то страх и тревога истаяла, в чём была она аккуратно выглянула за дверь и убедилась, что останавливать её некому. Время было послеобеденное, барин с барыней отдыхали, должно быть, девушки дворовые разбрелись, слуги были заняты на первом этаже.

Лада знала помещичий дом, как свой собственный, хотя последний был не в пример меньше. Да и прожила у барыни уже два года, знавала порядки.

По пути никого не встретила, будто это был не обычный дом, а заколдованный. Попался, правда, на заднем дворе мальчонка лет пяти, сын поварихи, но Лада приложила палец к губам, и мальчишка, открыв было рот, подмигнул и побежал с хворостинкой дальше.

Лада оглянулась на окно той комнаты, где её последние дни держали, ожидая увидеть, что баба Хрися смотрит из окна и грозит кулаком, но никого в проёме не было. И тишина вокруг стояла такая, даже стрекотания стрекоз или писка комаров слышно не было.

Лада бросилась бежать что было сил, через тонкую полоску леска на деревянный мосток, обрывающийся у озера. Немного правее стояла ива, свисая упругими тонкими руками-веточками до самой воды.

Ещё давно они с Богданом условились: коли случится несчастье, то приходи к иве, лоб к коре приложи и прошепчи имя возлюбленного. Услышат, и беда откатится. Поверье так говорили: двое, давшие друг другу слово, связаны перед Богом, для них небо открыто. Погибнут — вместе, выплывут — вместе.

«Языческие верования», —толковал отец Дионисий, но когда остальные Боги отвернулись, остаётся Матушка-природа.

Вот и ива, ветви чуть заколыхались от невидимого ветра. Щёки Лады пылали, а ствол ивы оказался прохладным, Лада прижалась к нему лбом и позвала Богдана. Тихо, напевно, потом всё сильнее. Вот сейчас откликнется, не может не ответить на сильный призыв, Лада почувствовала, что кто-то идёт.