Глафа коснулась плеча Лады, и последняя услышала в своей голове мелодичный девичий голос:

«Это случится скоро, а ты выйдешь замуж. И он уйдёт, понимая, что ты его предала».

— А если не предам?

«Так ему скажут. Ты просидишь здесь, покуда его не отправят в другой уезд на военный сбор, он не узнает о твоей жертве, а что с отцом будет, сама видела».

— И как это отвратить?

Видения растаяли на поверхности воды так же быстро, как и возникли. Перед глазами Лады пелена рассеялась, теперь она сидела на полу. А рядом, держа за руку, сидела Глафа, всё такая же и совсем иная, нездешняя, и холодом тянуло от её тонкого стана и бледно-зеленого лица.

«Отвратить? Баба Хрися права, судьба твоя такова. И тех, кто с тобой связан. Покорись».

Ключ в замке повернулся, и свет лампы ударил Ладе в лицо.

— Что ты на полу сидишь?! И в темноте. Никак умом тронулась? — последнюю фразу баба Хрися произнесла тихо, себе под нос, но дверь затворила, однако проходить не спешила. Лампу свою подняла над головой, осматривать чулан принялась: нет ли кого.

Убедившись, что они одни, недовольно брякнула лампу на табурет взамен потухшей, и строго спросила, избегая смотреть Ладе в глаза:

— Удумала что? Так ты это брось! Грех великий, а сам Господь, — тут она неуклюже перекрестилась, — велел плодиться и размножаться. Господь придумал господ и вручил им власть над дворовыми, чтобы присматривали за неразумными нами. Так оно было испокон веку, так и будет до его скончания. Молчишь? Стало быть, понимаешь, что права.

Лада сидела на полу, поджав ноги, и почти не слушала нянюшку барыни. Не было рядом ни ведра с колодезной водой, ни Глафы. Привиделось, должно быть.

— Так я скажу Алине Никоноровне, что ты согласна. Вот и умница! Потерпи немного, я тебе прянику принесу с кухни. Сегодня напекли, так кусочек не грех отдать, так Господь велит, — баба Хрися подошла и осторожно, как бродячую собаку, погладила Ладу по голове.

И тут же засобиралась идти, забрав потухшую лампу. Лада очнулась, словно до рукава кто дотронулся. Посмотрела на пол, устланный соломой, и заметила голубую ленту, которую сама получила от хозяйки и отдала в дар Глафе за весточку для любимого. Схватила её, но она вдруг почернела и рассыпалась под пальцами, оставив на коже чёрные сажевые следы.

2

Свадебное платье было цвета акации, юбка наощупь напоминала лепестки девственного цветка. Лада понимала, что недостойна такого наряда, за её строптивость могли бы и в рубище выдать, впрочем, тут Тихон постарался.

Хотел невестой похвастаться, купил её так же, как покупают корову. Впрочем, крепостной с рождения надо быть к тому готовой, другие бы дворовые позавидовали: быть вольной и женой уважаемого человека — верх мечтаний.

После того, как выпустили невесту, жених лишь раз взглянул на неё, спросил, усвоила ли она, что покорность — едва ли не лучшее украшение девушки. Лада кивнула: видения видениями, а уговоры отца и угрозы барина подействовали сильнее.

Первый говорил о том, что долг дворовой девки — подчиняться барину, просил пожалеть его седины и не губить себя, потому как отец Дионисий ходил просил, и его не послушали, а велели вспомнить Писание: всякая власть исходит от Бога, и бунтующий против неё ропщет на Создателя.

А барин не уговаривал. Заставил опуститься на колени и надавать пощёчин, добавив: «Скажи спасибо, что замуж выходишь, лицо портить не хочу. А Богданку твоего в солдаты забреют, коли слова против воли барыни скажешь».

И Лада сдалась. Она воображала, что никто не заставит отступить от данного возлюбленному слова, в вот, поди ты, свершилось.