— А он точно в полицию не заявит? Мне он сразу не понравился. Я думал, парень Катин, а вы говорите — брат…

— Ну, не папа римский, и слава богу, — голос Ройха над моей головой оказывается эффективнее нашатыря. Ну, точнее — это мне так сперва кажется. Я вздрагиваю, вскакиваю на ноги, а потом меня так резко бросает в жар, что я с трудом не падаю обратно.

— Господи, Иванова, да уймись ты уже наконец, — минуту назад спокойный, обращаясь ко мне, Ройх будто теряет весь этот свой дзен, возвращаясь к своему исходному раздраженному состоянию. Тяжелая ладонь падает на мое плечо, заставляет приземлиться обратно. Я … Даже не протестую. Сквозь круговерть темных и цветных пятен особо даже не получается понять, куда бежать.

— Пей, — под мой нос суют стакан с водой. И это внезапно оказывается очень заманчивый стакан — я ощущаю лютую жажду. А потом прохожусь взглядом по белому рукаву подавшего, по щетинистому подбородку. Цепляюсь взглядом за темные глаза злейшего своего врага, глядящего на меня в упор.

— Отравлено? — выдаю еле шевелящимся языком.

— Конечно, — едко кривится Ройх, — для тебя — мой лучший яд, Катерина.

— Так щедро с вашей стороны…

Господи, что я несу вообще?

Осознаю, ужасаюсь, запоздало заливаюсь краской, забираю стакан, чтобы уткнуться в него носом и не поднимать глаз.

— Ты нас напугала, — тем временем Женька решает, что пришло время для его звездного дебюта и обращается прямо ко мне, — я думал, может, тот парень что-то тебе сломал.

— Он мог, — бесцветно выдыхаю я, между двумя маленькими глотками воды, — это ты позвал?..

— Юлия Владимировича? Д-да, я, — впечатленный однокурсник даже заикаться начинает, — тот… твой брат… очень неприятный.

— Ну, не зря же мы с ним родственники, — болезненно кривлюсь, но судя по недоуменным глазам Женьки — моего сарказма он не понял. Ну и ладно.

— Спасибо, — тихо произношу, потом перевожу взгляд на Ройха, — и вам, Юлий Владимирович.

Он как-то странно подергивает углом рта, глядя выше моей головы. Ладно, будем считать, что благодарность принята.

— Я пойду, — снова пытаюсь встать. Снова с тем же успехом — мир тонет в жару и в черных пятнах. И прояснившаяся было преподавательская снова становится для меня бездной преисподней. Ну, что ж, значит, дьявол тут не просто так забежал!

— Господи, ну что ты за существо такое непонятливое, Иванова? — уже даже с каким-то безнадежным отчаянием комментирует Ройх, и мир в моих глазах резко обрушивается куда-то вниз.

Сначала я решаю — падаю. Потом понимаю — нет. Меня просто опрокинули. Подхватили под колени и держат на руках. И кто!

Волосы почти дыбом от ужаса встают.

— Евгений, дверь, — произносит Ройх и звучит практически так же, как “сестра, скальпель”. Женька суетится, а потом мир вокруг меня вдруг приходит в движение.

Волосы встают дыбом уже окончательно.

— Отпустите, — шепчу тихонько, — я сама дойду.

— Куда дойдешь? До морга? Нет, Иванова, не в мою смену. Я сегодня дежурный преподаватель и сегодня ты не сдохнешь. Эту свинью ты мне не подложишь, Катерина.

— Ю-юлий Владимирович, — от охренения сама уже заикаюсь, — я тяжелая.

— Ты замолчишь или нет? Не трясись, Иванова. С лестницы я тебя не уроню. Хоть мне и очень хочется.

Ситуацию усугубляет трепач Сергиенко, у которого неожиданно будто чакра какая-то открылась. И сопровождая меня и Ройха до университетской парковки, он всем рассказывает, что мне стало плохо, что Юлий Владимирович мне оказывает помощь.

Писк сигнализации и знакомый пряный запах автомобильного ароматизатора сообщает мне о пункте назначения. Меня неожиданно аккуратно сгружают на пассажирское сиденье, пристегивают ремнем безопасности.