Я отворачиваюсь. Быстро, торопливо сгребаю с подоконника курсовик и тетрадь с конспектами и тоже бросаюсь прочь из универа. Убегаю правда недалеко. На верхней ступеньке высокого крыльца налетаю на шагнувшего мне наперерез парня.

— Эй, смотри куда прешь, осел, — вскидываюсь и тут же делаю шажок назад.

— И я очень тебя рад видеть, сестренка, — скалится в нехорошей улыбке Вовчик. Мой драгоценный братец, умудрившийся и квартиру проиграть, и мать до инсульта довести.

Шаг влево, вправо — Вовчик повторяет за мной зеркально. Потом и вовсе борзеет настолько, что хватает меня за куртку и волочет в сторону от двери. Ну и конечно — за пределы поля зрения камеры над входом.

Не сказать, что я уж очень оптимистка, знаю, что университетский охранник обычно сериальчики с большей охотой смотрит, чем за камерами следит. Но все-таки.

— Да отвали ты от меня, — дергаюсь, но, увы, пусть брат младше меня на два года — он тяжелее и сильнее. И даже, кажется, на какой-то бокс ходил. А может, даже и сейчас ходит. Мутные его дружки у него, кажется, после того бокса и появились.

— Т-с-с, Катюха, — Вовчик хохочет, толкая меня к стене, — ты что, мне не рада? А я так соскучился, так соскучился!

— Нету у меня денег, — рявкаю во весь голос, надеясь, что хоть кто-нибудь из выбегающих навстречу долгожданной свободе однокурсничков обернется и решит вмешаться.

— Ну что ты, сеструха, — Вовчик улыбается, вроде как даже мирно, — у меня тут клевый проект намечается.

— Ставочка стопудовая? — я кривлюсь от этого его бреда — он реально хуже аппендицита. — Как та, из-за которой ты папину квартиру проиграл?

И ведь смог же тогда убедительно набрехать маме, что у него действительно какой-то бизнес там. Что ему надо взять кредит под залог недвижимости. И мы сразу заживем как белые люди, как при папе было!

Мама искренне верила, что у Вовчика хватка. Что Вовчик в отца пошел. Ни хрена меня не слушала. До тех пор пока братки к нам под дверь не постучались и не показали дарственную, подписанную моим дорогим братцем. Подарил квартиру вместе со всем имуществом.

Мы тогда с мамой только и смогли, что по сумке вещей сгрести, пока братки над душой стояли. Да до остановки автобусной дойти, а там маме плохо стало.

— Катюха, ты что, не слыхала примету, кто старое помянет — у того со здоровьем проблемы, — Вовчик угрожающе щурится, — не беси меня. Я просто повидаться пришел. А ты косяками мне тыкаешь.

— Это твои косяки, — тыкаю пальцем в цветущую на левой скуле россыпь синяков, — какого хрена твои дружки ко мне лезут? Долги твои с меня требуют. Я тебе говорила, Вовчик — знать тебя не хочу. Видеть не желаю.

— Понятия не имею, о ком ты.ужно сказать, дурака мой братец изображает первоклассно. Вот только меня от его актерской игры априори тошнит.

— Катюх, ну че ты ерепенишься, завязал я, — льстиво так, почти подобострастно шепчет Вовчик, — лучше б ты сказала, где мать лечится. Я б её хотя б навестил. А то дожили, полгода уже родную мать не видел.

— Справочку от психиатра принесешь, что встал на учет и проходишь лечение — может быть, я и подумаю. Пока нет — иди нахрен.

Мои истерические нотки все-таки привлекают внимание. Но увы — совершенно не того персонажа. Тощеватый очкарик Сергиенко останавливается в трех шагах от первой ступеньки, смотрит на меня в упор.

«Ну давай, Женек, подай голос. Хоть кто-то из наших да откликнется», — умоляю про себя. Мне не нужно, чтобы Сергиенко пытался за меня впилиться, увы, братец мой понимает только язык грубой силы и такую слабую угрозу он не особо оценит.