Обед был мучительно долгим. Я чувствовала себя не в своей тарелке, осознавая, что использую не ту вилку, говорю слишком громко или слишком тихо, смеюсь не к месту.

Когда мы прощались, Ирина Валентиновна взяла мои руки в свои сухие, с безупречным маникюром.

– Роман всегда был… увлекающимся, – произнесла она так тихо, что только я могла слышать. – Но я вижу, что вы особенная для него. Берегите его. Он может быть сложным.

В машине Роман молчал, сжимая руль до побелевших костяшек. Я не решалась заговорить первой, чувствуя его напряжение.

– Они всегда такие, – наконец выдавил он. – Думают, знают, что для меня лучше. Будто я всё ещё ребенок.

– Они просто заботятся о тебе, – мягко произнесла я.

– Нет, – отрезал он. – Они контролируют. Всегда контролировали.

Его пальцы впились в руль еще сильнее, и я впервые увидела, как под маской уверенности и обаяния проступает что-то совсем другое. Что-то темное и болезненное.

– Давай не будем о них, – быстро сказала я. – Я так рада была познакомиться с твоими родителями.

Лицо Романа смягчилось. Он бросил на меня быстрый взгляд, полный благодарности.

– Ты идеальная, – произнес он. – Именно такая, как я мечтал.

И в этот момент я ощутила первый, едва заметный укол тревоги. Потому что в его словах сквозила не любовь ко мне настоящей. А восторг коллекционера, нашедшего редкий экземпляр для своей коллекции.

Но я отогнала эту мысль. Ведь так приятно было быть идеальной для кого-то.

***

– Ты в своем уме? – отец расхаживал по кухне нашей маленькой квартиры. – Ему сколько лет? Тридцать восемь? А тебе двадцать один! Что он в тебе нашел?

– Анатолий! – мать тронула его за рукав. – Не говори так.

– А как мне говорить? – он повернулся ко мне, сидящей за столом и глядящей в кружку с остывшим чаем. – Ты знаешь, что о таких отношениях думают люди?

– Папа, я…

– Он использует тебя! – отец стукнул кулаком по столу. – Поиграет и бросит. А ты останешься с разбитым сердцем и репутацией… Возможно, беременная…

– Толя! – мать повысила голос. – Прекрати!

Она подсела ко мне, обняла меня за плечи.

– Милая, папа просто беспокоится. Это ведь так неожиданно. Этот человек из совсем другого мира.

– Я люблю его, – тихо произнесла я.

– Любовь! – фыркнул отец. – Что ты знаешь о любви в свои годы?

Они еще долго говорили, но я уже не слушала. Я ожидала недоверия, даже злости. Но то, что действительно ранило, пришло позже, когда отец вдруг переменился, смягчился, узнав о финансовом положении Романа.

Я стояла в коридоре, невольно подслушивая разговор родителей, сидевших на кухне.

– Ну, если он серьезно настроен… – задумчиво произнес отец. – То это, конечно, совсем другое дело. Ты представляешь, как она будет жить? Никаких забот. Ни дня не будет думать о деньгах…

– Толя! – одернула его мама. – Разве в этом дело?

– А в чем еще? – искренне удивился отец. – Я мечтаю, чтобы моя дочь не думала о быте, как мы всю жизнь. Чтобы у нее все было. Чтобы он ее на руках носил!

Я беззвучно отступила в свою комнату, испытывая странное чувство предательства. Час назад отец был готов защищать мою честь и будущее. А теперь готов отдать меня первому встречному, лишь бы тот был богат.

Когда через две недели Роман пришел к нам домой в безупречном дорогом костюме, с букетом для матери и коньяком для отца – мои родители превратились в воплощение радушия.

– Роман Викторович, – мать суетилась с закусками. – Вы не стесняйтесь, всё по-простому…

– Вы же понимаете, – говорил отец, раскрасневшись от коньяка, – Лея у нас одна. Единственная. Сокровище наше.

– Я понимаю, – Роман улыбался той особенной улыбкой, которая появлялась у него на публике: безупречной, но не затрагивающей холодных глаз. – И обещаю беречь ваше сокровище.